Автомат заговорил жестко и восторженно. Несколько пуль легко прокусили дверцу черной машины, другие вбежали в окно. Голова градоначальника вздрогнула, запрокинулась назад, затем ударилась лбом о ветровое стекло.
Он еще помедлил несколько мгновений, наблюдая, как старушка напротив, совершенно невредимая, обернула к машине мятое подслеповатое лицо и, ничего не поняв, продолжала путь.
Он повернулся кругом и быстро — не бежать, сказал он себе — вошел под арку, на ходу опустил автомат в большой мусорный бак, затем прошел в следующий узкий полутемный проходной двор и вышел на другую, солнечную улицу, прямо к круглому скверу с несколькими старыми больными деревьями.
Где-то противно, как в приступе рвоты, ворковали голуби. Он сел на скамейку и закурил. Никогда ранее он не испытывал такого уверенного спокойного счастья.
Минут через пятнадцать после покушения градоначальник был доставлен в клинику военно-медицинской академии. Градоначальник был в сознании. Его глаза были открыты, хотя, как всегда, взор затуманен усилием распознать собственную вялую мысль. На подбородок вытекала слюна. Он периодически повторял одно бессмысленное слово — «совещание... совещание».
Дежурный хирург, человек военный и точный, профессионально не расположенный к эмоциям во время работы, осмотрел сквозное пулевое ранение головы и почувствовал, что сходит с ума: голова градоначальника была пуста, совершенно пуста, как резиновый мяч, и ничем не наполнена, кроме пустоты.
Хирург, пошатнувшись, ухватился за край стола. Ассистентка, пожилая и очень опытная медсестра, с удивлением посмотрела на коллегу.
— Обработайте рану, — хрипло сказал он и пошел к двери на неверных ватных ногах.
Он едва не столкнулся со здоровым крепким мужчиной, — тот только что вошел и загораживал дверной проход своей могучей фигурой. Наспех наброшенный халат едва прикрывал погоны. Вошедший посторонился, под руку вывел хирурга в коридор, закрыл дверь.
— Он будет жить? — голос офицера был тверд.
— Да, — хирург сглотнул набегавшую тошноту.
— Что-нибудь не в порядке? — офицер слегка нахмурил брови, обозначив выпуклости крутого лба.
— Аненцефализм, — произнес хирург.
Брови офицера пошли вверх.
— Классический случай аненцефализма, — повторил хирург. — Полная безмозглость. Впервые в моей практике.
— Это опасно? — спросил офицер.
— Для чего опасно? — не понял хирург.
— Для здоровья.
И тут хирург истерически захохотал, но не надолго: офицер взял его за руку и сильно сжал.
— Успокойтесь. Вы не ответили на мой вопрос.
— Нет, для здоровья это не опасно, — хирург часто дышал, подавляя остатки смеха.
— А это? — офицер крутанул пальцем вокруг виска.
— Пулевое отверстие? Это мы заделаем, и даже косметически, и никто ничего не заметит.
— Очень хорошо, — кивнул офицер. — Тогда выслушайте мой совет, не относящийся к пулевой хирургии. Никто, — произнес он с расстановкой, — никто никогда не должен знать о существе дела. Историю болезни будете хранить в сейфе. Предупредите ассистентку. По окончании лечения я заберу у вас историю болезни. Вы меня поняли?
Хирург долго смотрел в спину уходящему офицеру.
Арбуз вошел к ней в комнату и удивился: по полу валялись разорванные листы бумаги, все парижское издание писем Герцена. Постель разбросана. Какие-то тряпки и непонятный беспорядок. Сама девушка — в черном волнующемся на теле платье, с блестящей змейкой от ворота до подола, рыжие волосы красиво расчесаны, и на черном фоне на груди янтарные бусы горели, подсвеченные изнутри плавленым золотом. Тонкая талия девушки, тонкая, гибкая и сильная, без всяких признаков беременности, напоминала о неземной страсти.
— Что тебе? — спросила она.
— А... это... послушай... а как же беременность?
— Ее не было, — равнодушно ответила она.
— Там пришла невеста Винта, — хмыкнул Арбуз, — они просят тебя подписать их брачное соглашение...
— Что?!
— Ну, это... брачное соглашение. Это Винт придумал, чтоб было как за границей... помню, моя внебрачная тетя, Ксюша Спирохетова...
— Иди, Арбуз. Я сейчас приду к вам.
— Принцесса, ты куда-то уходишь? Насовсем?
— Да, я ухожу к нему. Ему плохо, и он позвал.
Арбуз рассмеялся.
— Ты чего? — удивилась она.
— Мы спорили с Винтом, зачем человек миллионы лет назад поднялся с четверенек... Чтобы вырасти во весь масштаб вертикали, от глубины души до высоты духа.
— Да, да, — рассеянно отвечала она, — во весь размах духа, от демента до олигофрена.
Читать дальше