Игорь Адамацкий - Созерцатель

— Так просто и отдали? — спросил, задумавшись, Борис Борисович.

— Нет, — рассмеялся Виктор Петрович, — не просто так. Кто же просто так отдает свое? Я обменял аппендикс на цвет глаз. У меня от рождения были темные глаза, и они меня как-то глупили, иными словами, придавали внешность дурака. К тому же я люблю вечерние прогулки, а светлые глаза лучше всего пригодны для вечерних прогулок.

Борисов хмыкнул неопределенно и уронил в карман гайку.

— Странно, — усомнился он. — Неужели у вас абсолютное здоровье? Я не обнаружил ни одного физиологического изъяна. Очень странно. В нормальных условиях это встречается весьма редко. Давайте посидим где-нибудь на скамейке? Возможно, вы феномен.

— Возможно, — согласился Виктор Петрович и пошел рядом по траве, элегантно помахивая шляпой у бедра. — Видите ли, как показало исследование в нашем институте... Борис Борисович важно кивал головой, коротко стриженой по модели le charme de la calvitie [97] очарование лысины (фр.) .

— Насколько я понимаю, этнопатология — это патология нации, не так ли? Какие же эксперименты вы можете ставить? Это все странно.

— Ну что вы? Конечно же, нет, — коротко рассмеялся Виктор Петрович. — Самый широкий эксперимент ставит сама жизнь. Лично я обрабатываю статистические данные на значительных промежутках времени. Метод наложения и сдвига эпох иногда дает очень яркую картину патологических изменений в национальном характере... Однако, — продолжал рассуждать он, и, увлекшись, начал даже помахивать свободной рукой, если предположить, что всякий национальный характер должен быть, прежде всего, творческим характером и что именно этим он интересен, стало быть, возможны эксперименты на любом биоматериале. Включая, простите, человека.

— Ну, дорогой мой, — нахмурился Борисов, — это уж вы не в ту сторону.

— Именно в ту! — подхватил, восторгаясь собой, Пономарев. — Например, недавно я провел эксперимент по пересадке серого вещества. Знаете, больницы, делающие аборты, дают иногда интереснейший материал. Так вот, я пересадил мозг человеческого эмбриона взрослой крысе.

— Ну? — прихватил дыхание Борисов.

— Прихожу дня через два и вижу: крыса эта так пристально, внимательно, с такой умильной мордочкой смотрит на меня и вдруг произносит: па — па. Представляете?

— Жуть какая-то, — передернулся Борисов. — Неужели это возможно?

Виктор Петрович молча и многозначительно вздохнул.

— Понимаю, — согласился Борисов.

— Вот именно, — подтвердил Виктор Петрович, — этим и объясняется мой интерес к вашим исследованиям в биоэнергетике. Я могу лишь предвидеть такие возможности! такие возможности!.. Простите, а вот это все... ваши основные занятия?

— Отнюдь, Виктор Петрович, отнюдь. В миру, как говорится, я литературовед. Критик. Доктор литературы и всякое такое. Для меня, как однажды пошутил Антон Павлович, именно литература — любовница. Грешен, каюсь, пристрастен к поэзии звука, к стихам смысла, к стихии красоты и эстетики, — зарапортовался он. — Грешен, каюсь... Сам с наслаждением версифицирую... Нельзя ли мою любовницу познакомить с вашей законной супругой? — Он повернулся корпусом и склонив слегка голову набок, весело-напряженно созерцал плотное, крепкое, литое лицо собеседника.

— А почему бы вам не поступить обычным порядком? Предложите свои стихи какому-нибудь журналу. Или — в ассоциацию молодого литератора?

— Уважаемый Борис Борисович, дорогой мой, — мягко и навязчиво произнес Виктор Петрович и сделал движение ласково дотронуться до рукава Борисова. — Где и когда вы видели или слышали, чтобы в нашем столетии, особенно, в конце его, в таком смутном конце его, когда вы наблюдали, чтобы талант так сразу! вдруг! становился понятен людям, обладающим традиционным, тривиальным мышлением? Талант, более чем что-либо иное, нуждается в литературном благословении, не так ли? Иными словами, ему нужна поддержка как крохотному росточку, который может развиться в прекрасный рододендрит...

— Да, — вздохнул Борис Борисович, — пожалуй, вы недалеки от истины. Это особенно заметно по нашему клубу, — еще раз вздохнул он.

— Вот видите! —обрадовался поддержкой Виктор Петрович. — Я вообще — похвастаюсь — недалек и не только от истины... И, наверное, в вашем литературном клубе особенно бросается в глаза неустроенность таланта... Талант — это дитя, — вздохнул Виктор Петрович, — ему нужны витамины и ласка.

— М-да, — промурлыкал Борисов. — Но, с другой стороны, талант должен обладать некоей пробивной силой, чтобы утвердиться в качестве таланта. Если он жизнедеятелен...