Игорь Адамацкий - Созерцатель

Я прибыл в первой декаде сентября на Бискайи, куда, из-за очередной угрозы эпидемии терроризма, была перенесена конференция.

С вертолета, зависшего высоко над морем, отель, действительно, казался восьмиконечной зеленой звездой. Сходство довершалось не только планировкой, конструкциями корпусов, не только внешней отделкой, но и легкой мерцающей дымкой, подвижной и мерной, будто море дышало. Вокруг отеля в радиусе двух-трех миль оно было серебристо-фиолетовым.

— Искусственный климат, — сказал по-испански пилот, которого я вначале принял за англичанина, он был какой-то silencioso, soberbio [58] молчаливый, мрачный (исп.) .

— La cortina azul [59] голубая занавеска (исп.) , — прибавил он, указывая вниз на фиолетовую воду.

— Aragonés? — спросил я.

Он кивнул, и я вспомнил Кастальса.

— Вы здесь работаете? — снова спросил я.

— Только на время конференции. Океанолог, — сказал он. Все-таки он silencioso.

— Многие уже прибыли?

— Нет, — сказал он, — но Кастальс уже здесь, echó pie a tierra [60] спешился (исп.) . Мы тоже echó pie a tierra на большую круглую площадку в центре на крыше отеля. Там уже стояли два сорокаместных аэробуса — создания предельно функциональные и беспредельно безвкусные, как вся современная техника на порошковом топливе. Я сказал об этом пилоту, пока мы шли к лифту, чтобы спуститься в холл. Арагонец равнодушно махнул рукой:

— Не я их делал. Моя задача — подводные организмы.

Портье узнал меня, — оказалось, видел какое-то юбилейное выступление, парень выглядел совсем молодым, — и тут же признался, что пишет стихи, и был разочарован, когда я не выразил восторга по этому поводу; парень просто не догадывался, что на своем веку я видел столько стихов, что ни обрадовать, ни удивить, ни огорчить меня стихами невозможно, и поэтому, отойдя от конторки и направляясь в номер, я услышал за спиной, что «старик опять всем недоволен», и это была правда, я ругал себя за то, что согласился участвовать в конференции и что — как стало известно в последний момент — вместо Сидорова, с которым я надеялся схлестнуться, окажется мадам Надин, а с женщинами, тем более с этой, я давно не воюю, и потому, что номер, как я и боялся, оказался на последнем этаже, в самом низу, — просторный, с чистым воздухом и настоящими льняными простынями на постели (когда живешь так долго, как я, поневоле начинаешь уважать собственные привычки и слабости и внушаешь это чувство другим людям), но с окнами-иллюминаторами глубоко в воду (совершенно дурацкая затея — для меня, по крайней мере, я больше люблю небо, чем воду, она напоминает о могиле), и в довершение всего снаружи к стеклу прилипла всеми своими присосками какая-то отвратительная харя — детище местной лаборатории — помесь спрута и морской капусты, и подмигивала мне и корчилась от наслаждения при виде меня; я показал ей кулак, и она завибрировала от молчаливого хохота; тогда я включил телефон и увидел на экране того самого портье, любителя стихов.

— Слушаю, сэр.

— У меня за окном прилипло какое-то существо с щупальцами.

— Это, наверное, Бригитта-7. Она совсем ручная.

— Понимаю. Но я не хочу брать ее в руки. Нельзя ли как-нибудь ее убрать?

— Сожалею, сэр, но ваш номер не оборудован отпугивающим устройством.

— Спасибо, дружище, вы полагаете, я сам способен отпугивать?

Парень улыбнулся во весь экран.

— Наверху есть свободный номер? — спросил я.

— Мы хотели сделать вам приятное: вечером за вашими окнами начнется настоящее представление, не хуже русского цирка. — Парень выслушал минуту моего молчания и посмотрел в картотеку перед собой. — Есть один номер на самом верху. С балконом, но без уплотнителей, и бывает прохладно.

— Хорошо, это то, то нужно. Куда идти?

— В лифте наверху вас встретят. Номер через шесть минут будет готов.

Наверху меня, действительно, встретила стандартная девица (минус-личность; унификация бытия — рак духовности, я всегда это говорил) и неслышно, русалочьей походкой, пошла впереди по коридору. Голубая дорожка из крашеной морской травы скрадывала шаги.

— Как зовут тебя, детка?

— Пенелопа.

— О господи. Пенелопа. А другое имя есть?

— Мама меня звала Джесси.

— Это уже лучше, Джесси. Кто рядом со мной? Я не рано прибыл?

— Нет, не рано. Слева от вас будет сеньор Кастальс. Сейчас он прогуливается по морю. Справа — какая-то русская. Она прибудет завтра. Мадам Надин Сидорова.

— Боже, сколько выдающихся личностей.

— Говорят, она очаровательна, несмотря на свой возраст. Вот ваш номер, месье... сэр...