— Да знаю я ее, — сморщился Сашок. — На нашей фирме работает. Стрелок-уборщица, Гала Горбунова.
— Вот и познакомь Фотина!
— Да нет, — сказал Фотин, — бесполезно! Одного пола ягодки! Я тут видел, как с одной такой же паренек пытался в метро заговорить — так с него пот лился! По-от! — возмущенно закричал Фотин, тряся перед собой ладонями.
— А познакомьте меня, — вдруг сказал подошедший сзади безобразно подстриженный Измаил, — а то у меня еще не было знакомых девушек.
— Познакомь, познакомь, — быстро сказал я Сашку, — сделай доброе дело!
Сашок, соображающий мгновенно, и Измаил исчезли в толпе.
— Да нет, — мучаясь, сказал Фотин, — есть у таких, как она, свой тип — юнцы, заросшие, такие, знаешь, самолюбивые, обидчивые. Я заметил: когда подходят они к компании, кружку, особенно если там девушки есть, то засовывают большие пальцы за свой широкий ремень и так переступают, пританцовывают...
— Да, тонкое наблюдение, — думая о другом, сказал я.
— Ничего не тонкое! — Фотин расстроился.
Вернулся оживленный, хихикающий Сашок.
— Вот так! — сказал он. — Заканчиваем четыре класса с трудом, звоним — отшивают. Заканчиваем семилетку, вечернюю, звоним — отшивают. Заканчиваем техникум, автобиографический, звоним — говорят, умерла.
— Ну, а где Измаил?
— С ней пошел. Познакомил.
— Ну? Отлично! А главное — это ему действительно на всю жизнь. Лет десять пройдет, прежде чем она ему первое слово скажет.
— Думаешь?
— Ну конечно! Теперь он будет у проходной просиживать, пропуска ей помогать проверять.
Ну что ж, правильно: вырвался в одном — теперь наверстай в другом. Всему свое время.
А значит, как мой противник он на некоторое время отпал.
И я почувствовал — опять я попал в свою счастливую зону, в то уже забытое почти состояние, когда все желания сбываются с удивительной точностью и быстротой!
А дальше было буквально так.
Сашок вдруг вздрогнул, засуетился:
— Ну, что стоим? Я спешу!
— Куда-а?!
— Да-а к Григорию Саввичу, министру, хочу с ним поговорить, чтобы сделал меня начальником АХО.
— А вы разве знакомы?
— Близкие приятели, — сказал Сашок, закрыв глаза, натянув губу и важно кивая.
— Так и мне к министру. Ну, колоссально!
И вот мы едем в троллейбусе — вечернем, отражающем нас — и быстро говорим с Сашком о наших общих знакомых.
— Вообще-то, он простой парень. И сейчас как раз приехал на совещание.
— Простых парней? — говорю я, тонко усмехаясь.
Через минуту:
— Вообще, — говорю я, — Рыскин свой парень. Свой парень, но пальца в рот ему не клади. Вот такой парадокс...
Только иногда Фотин начинает возмущенно кричать:
— Что такое? О ком вы говорите? Почему я никого не знаю?
Или:
— Куда мы идем? Зачем? Мне же надо заниматься!
— Молчи, Фотин! У тебя паралич воли — вот ты и молчи!
И вот уже, стуча каблуками, мы идем по широкому министерскому коридору... Жилой дом, но за столиком у лампы сидит дежурная.
— Мы к Григорию Саввичу! — говорит Сашок. — От Ивана Сергеича! — и, солидно кивнув, уходит по коридору, еще больше втянув голову в плечи.
Мы робко следуем за ним.
У министра полно гостей, прихожая вся завалена плащами.
Когда мы сюда шли, Сашок так сказал, небрежно:
— Там меня ждут несколько приятелей...
И действительно, он себя чувствовал как рыба в воде: развязно куря, втянув голову, ходил по комнатам, подходил к разным компаниям — разговор в них, конечно, замолкал, но это его не смущало. Подошел к одному знаменитому баскетболисту, похлопал его покровительственно по колену, как по плечу...
Тут появился министр — мелкие седые кудри, большое лицо в прожилках. Мы увлекли его в отдельную комнату под предлогом прослушивания его коллекции старинной музыки для чембало.
Сашок так уверенно открывает холодильник, берет сыр, икру, открывает коньяк. Потом, с набитым ртом, говорит:
— Хорошее у тебя, Григорий Саввич, чембало!.. А что, можно считать, что сейчас у нас светский раунд?
Тот согласился, добродушно:
— Ну, что же, можно.
Тут я выступил со своей просьбой. Ну, это даже не просьба. В общем, мы легко договорились.
А я-то сколько маялся, маялся! А все оказалось так легко.
Он вроде даже обрадовался, что попросили его об одолжении. Пошел к телефону, набрал:
— Дарьюшка! Как бы нам сроки тут передвинуть. Тут один написал докторскую диссертацию, замечательную...
— Кандидатскую, — сказал я, покраснев.
— Кандидатскую, — поправился он.
А Сашку он сказал:
Читать дальше