Валерий Попов - Жизнь удалась [Повесть и рассказы]

— Ну да? — удивился я. — Мне показалось, что он такой...

Юра только махнул рукой.

— Что, уезжать велят? — высовываясь из палатки, спросила Даша.

На следующее утро все мы проснулись от нарастающего грохота. С треском ломая кусты, выехал высокий колесный трактор. Сзади него волочился изогнувшийся петлями толстый трос. Трос отнесло песком в сторону. Прыгая и извиваясь, как удав, он задел и свалил столик для зубных щеток, врытый возле берега, потом свалил, зацепив, палку, на которой вялилась рыба, потом выдернул угловой кирпич из печки, и печка завалилась. Трактор с треском въехал в кусты и там неожиданно затих. Егерь слез с трактора, подошел к нам со своим двухлетним белесым пацаном на руках, — покачиваясь, неподвижным взглядом смотрел на нас.

— Ты чего это... с тросом? — еле сдерживая бешенство, спросил я.

— Да тут понтоны тягали, — с трудом ворочая языком, проговорил он.

Потом он стал демонстрировать, какие забористые словечки знает его двухлетний сынок. Тесно окружив его, мы счастливо смеялись.

— Ладно... к обеду, может, буду, — проговорил он, возвратился к своему трактору и с треском уехал в лес (называется егерь!).

Даша собиралась долго и кропотливо, — перекладывала гербарий, отдельно упаковывала найденную в лесу засохшую змеиную шкуру.

— В школе же мне все это понадобится! — говорила она.

— В какой школе-то? Эх! Еще ничего и неизвестно, — с английской-то школою договоренности нет, вполне может получиться, что весь второй класс она учила английский понапрасну...

Когда мы ждали на автобусной станции, навалилась страшная черная туча, стало темно, подул ветер и несколько светлых перекати-поле, прихрамывая, выкатились на площадь.

На вокзале в Саратове творилось что-то невообразимое. Не было ни одного места на полу, где не сидели бы на вещах люди, — чаще всего почему-то с плачущими детьми.

— Ну как же уехать? — прорвался я наконец к дежурной по вокзалу.

— Понятия не имею! — злобно ответила она. — Все дополнительные поезда отменены.

Я не стал ее расспрашивать дальше, по опыту зная, что все так напряжено, что только тронь — прорвутся отчаяние и злоба.

Я вернулся в набитый зал, где ждали меня жена, дочка и песик.

— Ну как? — спросила меня Даша.

Собрав все остатки энергии, я прорвался через плотную толпу к кассе, ничего не объясняя, только толкаясь, — и через два часа, измятый, постаревший, выбрался из этой адской толпы с билетами...

— А с кобелем своим куда лезете? — сказала плотная, похожая на печь проводница, когда мы подошли к вагону.

— А... что?

— Разрешение есть на провоз?

— А где, скажите, пожалуйста, его получать?

— В городе, где ж еще! — ответила она и своим плечом в колючей шинели оттеснила нас от площадки и отвернулась.

Мы возвратились обратно в вокзал.

«Это конец!» — подумал я.

Жена и дочь смотрели на меня... Я вдруг расстегнул чемодан, схватил взвывшего щенка, сунул его в чемодан и защелкнул замки.

— Ты что? — проговорила жена. Губы у нее затряслись...

— Быстрей! — яростно сказал я.

Проводница посмотрела на нас подозрительно, но пропустила. Когда она вошла в купе отбирать билеты, песик, потрясенный и оскорбленный, сидел на полу, а на столике лежала пятерка.

Она плюнула на песика, зло схватила пятерку и, резко, со скрипом задвинув дверь, исчезла.

Поезд качало на стрелках. За окном мелькали деревья.

Да-а-а...

Туго повернулся ключ, едва растворилась дверь. Чувствовалось, что в квартире у нас давно никто не был, — тяжелый застоявшийся запах, повсюду пыль.

Заглянули хотя бы грабители: проветрили бы квартиру, а заодно бы и прибрались.

— Ну вот мы и дома! — сказал я.

Мы вошли в комнату. Странное дело: все цветы упали с подоконников, валялись на полу. Горшки разбились, рассыпалась земля. Видимо, те мощные ветки, которые тянутся от стволов к солнцу, уперлись в стекло и наконец посталкивали горшки с подоконника.

Странные растения, сами себя не могут рассчитать. Цветы-самоубийцы — это что-то новенькое!

Жена, выругавшись, взяла веник, принялась подметать.

— Ну все! — сказал я. — Меня нет!

Закрыл дверь в кабинет.

Я-то знал, что буду сейчас делать!

На языке у меня давно вертелась фраза: «Нежное зеркало луж».

Я сел к столу и стал писать: