— Но обратно отвезти не смогу!
— Ну конечно, конечно!
Мы мчались по Москве, среди светло-серых зданий до неба, по высоким мостам — все-таки я тоже люблю Москву...
— Зимой ездили с ним к цыганам, — пребывая в упоении, рассказывал Сашок. — Небольшой особнячок, живут родители и трое красавиц дочерей. Одна была — имя: Алмаза. Говорю ей: «Запиши телефон!» Она смеется: «Карандаша нет!» — «Во всем доме, — спрашиваю, — нет?» — «Во всем доме!» — «Ну запиши тогда чем-нибудь другим», — прошу. «Ладно!» — говорит. И записала алмазом на стекле! Через неделю приехали — морозец был — телефон мой, нацарапанный на стекле, морозцем посеребрен! «Люблю тебя, — Алмаза говорит, — телефон твой серебром вышила!» ...А Зот закрылся с двумя деятелями в комнате, и продымили там до утра!
Сашок чуть не врезался в грузовик — но не придал этому абсолютно никакого значения!
Потом мы с Федором ползали по огороду, в зарослях хрена, и разглядывали издалека домик, где скрылся наш друг.
— А я бы на месте этого Зота по-другому бы все тут сделал... простая изба... посередине — нетесаный стол, у стен — нетесаные скамейки.
— Нетесаный телевизор, в виде колоды...
— И несколько неотесанных друзей!
Потом, давясь от хохота, уже в темноте, мы по-пластунски ползли через огород, осуществляя операцию «Умывальник» — наливали в его умывальник коньяк — нам казалось это колоссально смешно, что у такого человека — даже в умывальнике коньяк!
— Постой! — с пустой уже бутылкой в руке вспомнил я. — А вдруг у него действительно диабет?.. Давай уж сами лучше выпьем тогда!
На бряканье из домика выскочил Сашок.
— Кто тут? — рявкнул он. Он подходил к нам медленно, явно боязливо. — A-а... это вы, оболтусы! — вздохнул с колоссальным облегчением. — Чего это вы тут? — Он принюхался. — Ну ладно, дайте мне — только быстро! — Он хлебнул из горсти коньяка.
— Может — завтра удастся увидеть твоего кумира? — взмолился я.
Сашок замотал головой:
— Завтра чуть свет... везу в глухую деревеньку его... грыжу заговаривать!
— А сам? Разве он не может?.. Извини, извини! Слушай — у меня ведь тоже грыжа! Полгода назад делали операцию — и вроде бы по новой полезло! Ну? Брату ведь не откажешь?!
На следующий день мы сидели с великим человеком в темных сенцах кривой, перекореженной избушки.
Появилась бабка — вся тоже какая-то перекрученная, в грязной юбке, — но именно эта ее «хухрёмность» и набивала ей, видимо, цену!
Удивительный город — Москва! Усиленно тянется к вершинам европейского лоска — и вдруг резко поворачивается к такой вот бабке!
Зот вернулся удивительно быстро.
— Не поладили! — усмехнулся он, запихивая баночку икры обратно в портфель.
— Что же она потребовала? Миллион? — ревниво проговорил Сашок.
— Хуже! Перевести аглофабрику, которая сейчас проектируется тут, за сотню километров отсюда — якобы от святых мест. Причем знает абсолютно точно, к кому обращаться! И я даже знаю, чья это рука! — он был радостно возбужден. — Придется мне с грыжей ходить! — вздохнул он.
Сашок за его спиной бросил мне гордый взгляд.
Мы осторожно перебрались через щербатый, покосившийся мост, сели в машину.
— Кстати, — впервые обращаясь прямо ко мне, проговорил Зот. — Ваш брат — величайший поэт! Как он рассказывает о нашей скромной поездке в Вишневку! Я сам заслушиваюсь!
— Да-а? А я-то думал — он циник!
— Ну что вы! Величайший романтик!
— Ладно! Хватит трепаться-то! — ласково-сварливо проговорил Сашок, выруливая на шоссе.
Уже поздней осенью, забыв о бодрящих московских впечатлениях, я тупо сидел перед мокрым окном в кресле — и вдруг как-то по-особому зазвонил телефон.
Междугородняя! — после некоторого ошаления понял я, и хотя трубку последнее время не снимал, тут решил снять.
— Владимир Григорьевич? — быстро заговорил знакомый голос. — С вами говорят из Москвы. Постарайтесь освободить завтрашний день — у вас будут очень серьезные гости.
Голос был мне знаком — Сашок! — но текст был мне абсолютно неясен.
— От чего — освобождать-то? — озадаченно проговорил я.
— В общем — мы с вами договорились: после поезда нас завезут в гостиницу, а затем мы заедем за вами на машине!
— Зачем? — проговорил я. В ответ пошли короткие гудки.
Всю ночь я беспокойно ворочался: чем вызван этот приезд — может, они хотят что-то от меня? Но мне им дать абсолютно нечего — кроме духовного богатства у меня ничего нет! Я даже хотел звонить ночью домой Сашку, но потом подумал: зачем? — он и так прекрасно знает, что у меня есть, а чего нет!
Читать дальше