Мы вошли в мыльную. Тут были уже голые Лехины союзники — Никпёсов, Щас, Малодранов, Елдым, Вислоплюев, Темяшин.
Леха быстро соорудил себе из мыла кудри и бородку.
— Можешь одну штукенцию сделать? — наклоняясь к моему тазу, проговорил он.
— Какую именно?
— Выступить против Златоперстского. А то — из наших кто вякнет, сразу смекнут, откуда ветер, а так — вроде как объективно...
— Да я совсем не знаю его... — я пробормотал.
— Ну и что? — Леха проговорил.
— Да нет... не хочу! — стряхивая мыло, я стал пятиться к выходу.
— Крепконосов за нас... Ухайданцев подъедет! — выкрикивал Леха.
— Нет!
— Чистеньким хочет остаться! — крикнул Елдым.
Я вдруг увидел, что они окружают меня.
Пока не стали бить меня шайками, я выскочил.
Тяжело дыша, я подходил к номеру... Ну, дела!
Следующие три часа я работал, писал свое выступление и по привычке, автоматически уже, жевал бумагу и плевал в стену перед собой... такая привычка! В конце — опомнился, увидел присохшие комки, ужаснулся: ведь я же не дома! И не отковырнуть — для прочности я добавляю туда немного цемента.
Раздался стук в дверь. Я вздрогнул... Леха.
— Ну — а для переговоров с ними ты пойдешь? Ведь, надеюсь, ты не против переговоров?
— Нет.
Оделся, пошли. Спустились в бельэтаж, постучались. Долгая тишина, потом:
— Да-да!
Открыли дверь, вошли.
Златоперстский, величественный, седой, сидит в кресле. Вокруг него суетятся его ученики: Здецкий мелким ножичком нарезает плоды дерева By, Скуко-Женский, мучительно хватаясь за виски, варит какой-то особый кофе.
Златоперстский долго неподвижно смотрел на нас, потом вдруг вспомнил почему-то:
— Да! Колбаса!
Стал лихорадочно накручивать диск, договариваться о какой-то колбасе... Наконец договорился, повернулся к нам:
— Слушаю вас!
Я открыл рот и тут внезапно страшно чихнул, чихом был отброшен к стене.
— Дело в том... — заговорил. И снова чихнул. Третьим чихом был вышвырнут за дверь. Потом меня кидало по всей гостинице, с этажа на этаж, потом оказался в своем номере, прилег отдохнуть.
Некоторое время спустя Леха явился, тоже весь растерзанный — но не физически, а духовно.
— Я запутался! — застонал.
— Так распутайся! — говорю. — Моральные изменения, в отличие от физических, не требуют абсолютно никакого времени!
— Ты прав! — снова заметался. — Они думают — купили меня! Заткнули мне рот икрой! Не выйдет!
— Ты о ком? — удивленно говорю.
— Блинохватова с Носией купили меня! Вернее, пытались! Дешево дают! — куда-то выбежал.
Только сел я за статью — является толпа маляров, под предводительством Блинохватовой, выносят мебель.
— Я готовлюсь к выступлению... я участник! — пытался выкрикивать, вцепившись в стол, пока меня вместе со столом по коридору несли. Вынесли в Зимний сад, превращенный в склад.
— Это возмутительно, что вы творите! — Блинохватовой сказал.
— И до меня доберемся! — гордо, во весь голос, Блинохватова ответила. Надменно ушла.
Работал полночи, потом уснул. Рано утром проснулся, умылся из фонтана... К назначенному часу вошел в зал заседаний... Ни души! Куда же все делись? Выглянул в окно: все, празднично одетые, садились в автобусы... Снова пикник?
— Ты вне игры, старик, вот в чем беда! — сказал мне Леха, когда я подошел.
— А ты?
— Я? Я продался! — Леха рубаху рванул, но не порвал. — Сейчас все едут в горы, закапывать капсулу с посланием в тридцатый век, а потом в ресторан «Дупло», и съедают все живое в округе! Я подлец! Подлец! — Леха бросил надменный взгляд в автобусное зеркальце. — ...Понимаю — ты выше этого! — уже нетерпеливо проговорил он.
— А разве можно быть ниже? — удивился я. — ...Ну, а что Златоперстский? — для вежливости поинтересовался я. — ...Надеюсь — удалось произвести отталкивающее впечатление?
— Тебе удалось! — горестно Леха вздохнул. — А мне — нет! — он снова в отчаянии рванул рубаху.
Вечером я подкрался по оврагу к ресторану «Дупло», прильнул к щели... В «Дупле» оказались все: и Носия, и Златоперстский, и Скуко-Женский, и Ида Колодвиженская, и Хехль, и Здецкий, и Джемов, и Щас, и Никпёсов, и Елдым, и Вислоплюев, и Слёгкимпаров, и Ухайданцев, и Крепконосов, и Яка Лягушов, и Пуп. Леха, рыдая, опускал в котел с кипящей водой раков, давая перед этим каждому раку укусить себя. Все пели песню о загубленной жизни. Златоперстский брезгливо подпевал. Блинохватова танцевала на столе — но в строгой, сдержанной манере. На горячее был сыч запеченный.
Читать дальше