Валерий Попов - Любовь тигра [Повести и рассказы]

Накануне нашего прибытия в Лас-Пальмас все палубы были поделены мелом на «классики», как высохший после снега весенний асфальт... но классики те были — сложнейшей конфигурации: «опель-кадет», «опель-пассат», «кадиллак-дизель».

Ликование, охватившее и команду, еще более усилилось, когда внезапно пришла радиограмма из пароходства: экипажу наконец-то, после мучительных тяжб, был выделен дачный участок, точнее — почти что сто дачных участков! Предстояла лотерея — кому-то достанутся дачные участки, кому-то нет. Я зашел, как руководитель пробега, к капитану — огромный, важный, он сохранял внушительное спокойствие, за которым, как мне почудилось, маячил мелкий мандраж... Ну разве могло быть в прежнее время, которое многие кличут преступным и застойным, а многим оно, напротив, кажется славным и крепким, чтобы капитан — капитан огромного судна, уважаемый в пароходстве — не выиграл в какую-то лотерею какой-то паршивый дачный участок? Как бы ни ругали прежнее застойное время, таких, прямо скажем, безобразий тогда не творилось. Капитан покуривал, попивал, усмехался. Приговаривал, что при его проклятой жизни ему не столько дачный, сколько участок на кладбище скорее понадобится... Проснулся я от размашистого покачивания. За иллюминатором, обдавая пеной, проходили, закрывая луну, черные вороненые валы явно северного вида... где мы? Ведь мы уже было подходили к благоухающим островам Лас-Пальмас?! В темном салоне шумели полуодетые пассажиры... на экзотические футболки уже кое-кто поднатянул свитера.

— Он сошел с ума! — слышались выкрики, и я подумал, что это, видимо, полностью соответствует действительности. Из демократически настроенных слоев экипажа здесь присутствовал второй помощник, который сказал, что капитан не выиграл в лотерею участок (демократические веяния!) и на этой почве слегка рехнулся и двинулся к норду!

С делегацией, представлявшей основные политические фракции у нас на борту, мы явились к капитану. Несмотря на позднее ночное время, он не спал, сидел за своим рабочим столом в полной парадной форме, в шевронах, значках и орденах, и даже не оборачиваясь в сторону депутации, холодно процедил, что приказы капитана не обсуждаются. Наиболее радикально-демократический делегат, завернутый в одеяло (кажется, специалист по домнам), запальчиво спросил: не является ли его поворот вправо поворотом вправо в политическом смысле, то есть не вернулся ли он снова к коммунистической идеологии, отрицающей перемены?

Капитан Колун (странная, вообще-то, фамилия для человека, взявшегося плавать и возить других) при этих словах наконец-то радостно повернулся к нам корпусом, глаза его засверкали, и он произнес — что да, он всегда был и остался коммунистом, даже в те катастрофические для страны времена, когда эти взгляды приходилось маскировать. Но теперь, наедине со стихией, он может прямо сказать — что да, он коммунист, и наши гнилые идеи ненавидит, а также ненавидит и нас, и скоро утопит.

В унынии мы разбрелись по каютам, попытались заснуть. Проснулся я от счастливого смеха — палуба снова напоминала модный курорт! Оказалось, что всю ночь совещался профком, и к утру разыскал-таки лотерейный билет с выигранным участком. Все время рассвета капитан еще гневался, куражился, спрашивал, не сплошной ли на участке торф, а если да, то какой он — щелочной или кислотный, — и, когда из океана вынырнуло солнце, наконец-то сжалился, и повернул.

Но тут внезапно пришла радиограмма с Лас-Пальмаса — ввиду слишком затейливого поведения нашего корабля, то и дело меняющего курс, нам в стоянке отказано! Капитан, весь поглощенный мыслями о дачном строительстве (трубы, тес) отнесся к этому известию равнодушно.

— Ну... куда? — почесывая волосатую грудь, он зевнул.

— Что же — нигде нас не ждут? — нервно воскликнули мы.

— Погляжу... радиограммы! — вяло проговорил он, и уснул (все-таки позади бессонная ночь!).

Наутро вышел он благодушный, в полосатой пижаме, в шлепанцах.

— Где идем? — бодро, подтянуто поинтересовался я.

— А хрен его знает! — благодушно ответил он.

Все начинало мне напоминать черты столь знакомой по берегу ахинеи — которая, оказывается, каким-то образом проникла на борт. Гуня в каком-то кителе, напоминающем адмиральский, надменно оглядывала всех через пенсне — мы с ней не общались.

Как в каком-нибудь доме отдыха, начали завязываться «отпускные» романы, причем, поскольку контингент плывущих был не безграничен, стали наблюдаться отходы от убеждений: до меня доходили слухи даже о романах между политическими противниками. Мы сонно волохались посреди штилевого океана: впору было сажать огороды и разводить кур. Тем более, впереди замаячил вдруг островок с пальмами.