Валерий Попов - Любовь тигра [Повести и рассказы]

Феофан, оказавшийся рядом, завел вкрадчивый разговор про родные просторы... Да погоди ты со своими просторами!.. Ну?.. Куда?

За мостом — каменная площадь, поднимающаяся к прямоугольному Дворцу Питти, рядом — роскошный лепной дом, где тосковал Достоевский... Так... За дворцом — зеленые террасы парка Бобино, где возмутительно писал в фонтан каменный рябой Вакх... Порядочки! Летит в голубом флорентийском небе вдали розовый массивный купол Марио-дель-Фьере... Задыхаясь, я метнулся в какую-то тратторию, протолкался через толпу жизнерадостных пьяниц к «туалетто», и был придушен сзади стальной рукой еще крепче, чем в первый раз. Нескоро я вынырнул из небытия!.. Надо мною, участливо улыбаясь, стоял Феофан.

— Этот... Андреуччо? — прохрипел я (хотя и не сомневался в ответе).

— Он, поганец! — с энтузиазмом подтвердил Феофан.

— Сколько же у него этих красавиц? — пытаясь подняться на четвереньки, поинтересовался я.

— Всюду, как видишь! — твердо ответил Феофан.

— Да-а... интересно было бы увидеть... хотя бы одну из этих красавиц... или хотя бы красавца! — подумал я, уже прекрасно понимая, что это шутка для себя и что увидеть красавиц и красавца мне не удастся.

— Ты, наверное, чувствуешь ностальгию? — участливо поинтересовался Феофан на выходе.

С вашей помощью — да! — хотел воскликнуть я, но не воскликнул.

— Ну конечно! — ответил я.

Лучшее мое произведение в жизни — весь заросший цветами самолет фирмы «Алиталия», рейс Флоренция — Магадан. Меня встречали соотечественники в форме. Но главное, от чего я зашатался — с ними была моя собачка Гуня, тоже в военной форме, в чине лейтенанта! А я так любил ее... ведь именно с ней, когда она вылечилась, появились первые цветы. Нехорошо движется наша история — в основном, как-то в один бок. Эх, Гуня, Гуня! Я с упреком посмотрел на нее. Она быстро юркнула под бетонную скамейку, и, тем самым обозначив наказание, вышла оттуда уже с полным достоинством... Все ждали от меня жеста, означающего, что только тут я могу по-настоящему творить... Но КПП — это не родина. Я исполнил строгий орнамент из красных гвоздик... Достаточно!

...Но серебристый масличный пейзаж, пологие пыльные холмы, выходит, запомнились навсегда: сразу вздрогнул, как только их тут увидел!

Сполз с холма вниз, и сразу запутался в душистых зарослях могучих цветов: вьюна с розовыми «граммофончиками», люпина, львиного зева — с детства любил, и вся жизнь прошла в них. Издавна, как я уже рассказывал, нам с Егором пришлось спать «валетом», упершись ногами — в результате ноги искривились, и головы наши мотались на уровне цветов. И напрасно меня обвиняли в том, что когда я сочинял «Метр с кепкой», я имел в виду кого-то из великих... Полная чушь! «Великие» не интересуют меня. Всегда, подо всем я имею в виду только себя! «Метры с кепкой» — это мы с Егором! Как бегали мы с ним по лугам возле нашей фермы, ударяясь о васильки! Именно там, ясное дело, и закладывался мой необычный «цветочный дар»!

Огромный, сужающийся высоко в небе, состоящий из тесных фиолетовых «капелек» люпин напоминал китайскую башню. Выгнутая волнистыми «плойками», матово-восковая поверхность «львиного зева» напоминала ухо и этим, наверное, всегда так волновала меня.

Вдали — за сплетением трав и цветов, я увидел свой собственный ботинок, с восторгом заброшенный мною в момент падения в заросли. Какие-то насекомые уже примеряли его — но блаженство не давало пошевелить мне ни рукой, ни ногой. Я лениво косился, прикидывая расстояние... Не-е! Далеко.

В состоянии полного блаженства я был способен только катиться, причем, конечно, лишь вниз по наклонной плоскости. Я покатился, кинув последний взгляд на ботинок... Прощай!

Горький запах мятой полыни, чабреца!.. Правда, последний раз я катался по ним не один...

Немного расстроила меня следующая горка, на этаж ниже, заросшая лишь сухой, колючей травкой и скрюченными, цепляющимися за склон листьями каперса... Бедновато. Тряхнуть, что ли, стариной? Но нет! Отдыхаем!.. Да и какая уж тут «производительность труда» — на «том свете»? Я скатился в самый низ, в узкую ложбинку, бревном перегородил прохладный ручеек... вода скапливалась, поднималась, переливалась... Хорошо! Тут я увидел, что в небо, трепеща сотнями прозрачных крылышек, поднимается мой ботинок! Чем-то станет он теперь? Клубом для встречи насекомых? Памятником чему-нибудь? Как говорят: большому кораблю — большое плавание! Он парил в небе, теряясь в блеске... парил, парил, пока не испарился.