Валерий Попов - Очаровательное захолустье [Повести]

— Ну... некоторые инвестиции возможны, — рокотал Крот.

Успокоенный — тут все ладится, — я отошел.

— У вас есть связи в Минприроды? — протаскивал свое Крот.

— Да, многие бывали здесь. А благодарность? — гнул свое мэр.

Голоса их затихли. Я подошел к Петру. Петр, который тоже, как член местной мафии, был здесь, поначалу чурался меня как соучастника опозоренного всеми «торжища» (и его чуть не втянул!). Но, размачивая себя вином, постепенно отмяк.

— Мой прыжок, значит, похерен? — горестно произнес он.

— Подожди! Еще не вечер! — подбодрил его я.

Меня по-прежнему смущал безжизненный егерь, которого тоже, как осетра, подтащили к бурлящему котлу. Но, поглядев на него в очередной раз, я увидел, что глаза его открыты, весело бегают по сторонам, — и я успокоился.

Метнувшееся пламя костра высветило вдруг Ваню и его бритоголового друга, оказавшихся в непосредственной близости от нас и поглядывавших неадекватно.

— Все! — шепнул Петр. — У этих уже кулаки чешутся! Валим отсюда!

Свою работу пресс-секретаря я, в общем, считал исполненной, и мы съехали в душный, пахучий овраг. В мешке у Петра что-то брякало — и я, кажется, догадывался — что.

— Есть тут одно местечко, — прошептал Петр. — Ухайцы держат. Только примем сначала — на ход ноги.

Мы приняли и поползли по оврагу.

— С Мурцовкиным бесполезно о крупном разговаривать! — шептал Петр. — Им Джемал Дваждыхиреев командует, с кошар. Сами позвали их, от своей же лени, наших овец на кошарах пасти все лето. Теперь тут сила у их!

Ухайцы же, по словам Петра, — наоборот, мирное племя, которое было тут еще до мусульман и христиан, их обычаи совсем древние.

— Не огнепоклонники? — с опаской спросил я.

— Да не-ет! — успокоил меня Петр.

Какая-то горькая травка замечательно пахла. Дивная ночь!

— У них свои обычаи! Похороны, например... еще живого человека замуровывают сверху в такой глиняный столб: какие-то особые сигналы с небес он тогда получает, пока жив.

— Так на хрена мы туда идем? — Я остановился у каких-то свисающих на длинных ветках, щекочущих щеки цветов.

— ...Так теперь не замуровывают вроде живых-то. Там у них вроде кабак, а для культурного отдыха — музей.

Культурный отдых я помню плохо...

Резная терраса, наполовину затемненная моей гигантской тенью от костра. Быстрый, холодный ручей с сетью... но сеть не для рыбы, а для того, чтоб не унесло течением бутылки, охлаждаемые для гостей. Они, собственно, и не успели бы далеко уплыть.

Помню широкую утоптанную площадку за оградой: музей их древнего быта. Бубны с колокольчиками и ленточками, такие же шляпы, детская люлька-качалка, тоже вся обвешанная. Изделия эти продавались любознательным и, как правило, пьяным туристам. Одно здешнее изделие, уходящее корнями в седую древность, пришлось очень кстати и в наши дни: древнее приспособление для ходьбы в пьяном виде. Дуга на колесиках по концам: продеваешь шею в хомут, руки в кожаные петли — и идешь. Дуга, упираясь в землю, не дает окончательно упасть, колокольчики звенят, ленточки развеваются! Еще ухайцы предложили нас замуровать, незадорого, но мы отказались.

Мы вылезли на шоссе. Я шел, бренча и развеваясь, Петр держал меня за пояс, не отставал. Водители, принимая нас за представителей древней цивилизации, бодро сигналили.

— Ты, можно сказать, в родном доме и не был еще, — прошептал Петр. — Ну... Войдем тихо, как два кота.

Мы, обогнув плетень, тихо вошли во двор. Родной дом был высотой метра в два длины и в ширину такой же. Как только могучее племя братьев и сестер, давшее жизни и нам, тут размещалось? Теперь он имел, правда, лишь мемориальную ценность: Петр уже всего понастроил кругом.

— Стоит, как домик Ильича среди современности, — пояснил Петр. — А вот для Славки хитрый дом строю. В одну ендову три крыши свожу!

— Да, ендова сложная! — согласился я.

Мы сели в беседке на крутом берегу, унизанном мелкими белыми розами. Капли росы на них, наливаясь солнцем, желтели.

Все еще спало вокруг, лишь скотина, ворочаясь, сладко вздыхала во сне, готовясь к пробуждению.

— Тут у меня козы сейчас шерстяные. Свиней прежде держал. В горы их гонял, с кабанами скрещиваться. Шикарное мясо выходило, с дымком, с ягодным запахом. Гурманы приезжали за ним. Однажды свинка моя на спаривание мчалась и сбила с ног Мурцовкина, мэра нашего, что по шоссе вниз от бабы возвращался. Упал в пропасть Мурцовкин, три дня на лианах над бездной висел. С тех пор запретил это скрещивание как антинаучное. Пришлось запереть моих наглухо. Так к ним Ромео пришел!