Валерий Попов - Очаровательное захолустье [Повести]

— Кто? Наши? Так это у нас стиль такой.

С некоторым усилием я добрался до номера, рухнул в койку. Потом все же поднялся. Надо Кроту позвонить, отчитаться о проделанной мною работе. При этом — спьяну, наверное, — почему-то рыдал. Еще классная воспитательница говорила, Марья Сергеевна, в первом классе: «Нет добросовестнее этого Попова!» Таким и остался! Рыдал приблизительно минут пять, потом резко оборвал, набрал номер. Гудки... гудки... Глухо. Не желает! Потом все же — «нет добросовестнее» — рыдания подавил, нашел записанный номер его мобильника, набрал целую кучу цифр. Запищало страшно далеко — словно на Марс дозвонился.

— Да... — Вроде бы голос Крота, но какой-то придушенный. И так-то он чуть слышно гутарит, а тут — как сквозь резину говорит. Может, кто-то там душит его, не дает разговаривать?

— Алле! — закричал я. — Это Попов. Вы слышите меня? Что с вами?

— Выйдите на балкон.

— Что?

— На балкон выйдите!

А! Видно, для лучшей слышимости! Вышел. Ни фига не лучше! Еле расслышал:

— В сторону Ржавой бухты посмотрите!

Перегнулся через перила, заглянул туда — и обомлел!

Какая-то марсианская хроника! Там, за военным забором из сетки, серебристые емкости с их отравой въезжали по трапу в какой-то огромный плавучий сундук. Предпоследняя там исчезла. Последняя. За ними ехала цистерна на машине, и по бокам от нее шли человечки в оранжевых комбинезонах и поливали из гофрированных шлангов землю какой-то пеной. Группка, тоже в комбинезонах, стояла сбоку и, видимо, командовала.

— Вижу! — заорал я. Так лучше, наверное, перекликаться, чем по их технике?

— ...Хорошо, — просипело в трубке. — Идите сюда, не бойтесь!

Одна из фигурок в группе, повернувшись в мою сторону, замахала рукой. Работодатель! Почему это именно я, из всего «поезда совести», должен «не бояться»? Вон как обуты они — а я в тапочках! Тем не менее, подавив рыдания, спустился, пошел. Приблизился к оцеплению из матросиков во фланелевых робах, тут Крот (самый маленький в группе) сказал что-то начальнику (начальника и в комбинезоне видно), и тот махнул оцеплению рукой: «Пропустите!» Большая радость. Шел по пузырящейся пене. Надеюсь, не ядовитая? Крот по ней шел навстречу мне. К нему подъехала как бы «слепая машина» с крохотными окошечками, он содрал с себя и сдал им скафандр и шел ко мне уже в элегантной «пуме».

— Не бойтесь, все уже обеззаражено! — Повернувшись, он оглядел широкое, словно заснеженное поле.

Все рассаживались по машинам и разъезжались. «Сундук» с явным усилием, но все же отплывал.

— Представляете? — Крот сиял. — Вот здесь емкости для нефти будут возвышаться — огромных размеров. А знаете, как емкость разворачивается? Как обычный рулон! Так и привозят их в виде рулонов! В емкостях и анализ будет производиться, и отмер. А вот там, где сейчас УКПР отплывает, — терминал будет, танкеры станут подходить. И уверяю вас — полная чистота! Даже дождевая вода с терминала не будет в море попадать — сразу на флотацию, на очистку. Лебеди будут плавать — уверяю вас! У меня на таллинском терминале — плавают! Кстати, в единственном месте во всем Таллине и его окрестностях! Воспеть сумеете? — Он улыбнулся.

— Да я... — Снова душили рыдания. — Саяно-Шушенскую ГЭС смог воспеть! А она! — Я взмахнул руками, частично охватывая и небо. Наверное, излишняя моя эмоциональность и подвела меня, вызвала подозрения.

— Так, — снова сухо заговорил он. — Что нового? Связь с мэром удалось установить?

— Нет... Но зато с местной мафией установил!

— Это чувствуется. — Он приблизился. — Что пили? Виски? Джин? Текилу?

— Почему? Обычную водку. Отличную, кстати! — Я вдруг вступился за отечественного производителя.

— Ф-фу! Зря я противогаз снял!

Ах, не нравится? Фингал, мой алый знак доблести, он даже не замечал... или толковал превратно.

— Ждут там, в разливе, вас!

— И Ленин там же? — усмехнулся он, но уже как-то жестко. — Извините, но на подобную ерунду у меня нет времени!

На народ у него нет времени! — снова рыдания подступили к горлу.

— Простите, но в ваших услугах я больше не нуждаюсь! Вот вам за труды! — протянул мне бумажку — двадцать долларов — и побежал трусцой.

С плохо скрываемым омерзением я взял деньги. Вот так! Уделал. За весь мой самоотверженный труд!

Взлетел в номер к себе как птица, взял из сумки последнюю бутыль коньяку, к Любке поднялся. Обида, говорят, хорошо стимулирует секс. Спорный тезис.

Открыла. Но очков не сняла — как бы показывая, что не оторвется от дела ради такой чепухи.