Валерий Попов - Тетрада Фалло

— Спрашивает, когда у нее отпуск и куда она поедет отдыхать, — сообщил мне Гриня.

Потом Крис отобрал паяльничек и несколько раз нежно прикоснулся им к разрезу.

— Прижигает сосудики, чтобы не кровоточили, — поясняет Гриня.

Ассистенты острыми крючками растягивают рану, и вот (Гриня комментирует) открылся перикард — сердечная сумка — серо-фиолетового цвета, в тонких прожилках.

Крис, взяв у медсестры скальпель — держа его между средним и указательным пальцем почти вертикально, пером, — резал сердечную сумку. Рана сразу наполнилась кровью, и индус-ассистент быстро вставил туда клювик электроотсоса. Хлюпая, он пил кровь. Которая, как заметил я, уходила по прозрачной трубке к мастерам перфузии. Потом они, видимо, вернут ее в организм?

Крис спокойно и методично дорезал перикард.

— Из перикарда, кстати, получаются неплохие заплатки, если понадобятся, — шепчет мне мой Вергилий.

В разрезе появляется крохотное сердечко... Еще бьющееся... брыкающееся, я бы сказал.

— Ввести гепарин! — командует Крис, и Гриня громко переводит.

Китаец открывает какие-то вентили, кровь по колбам и трубкам двигалась теперь быстро, словно нетерпеливо.

— Кровь пойдет по пластмассовым трубкам, — бубнит Гриня, — что не ахти — могут образоваться бляшки и закупорки. Гепарин — антисвертыватель.

— Гепарин введен! — рапортует китаец, и Гриня переводит.

Зрителей тут не меньше, чем участников, и сверху, в стеклянном куполе, их полно.

Даже и я, стоя и ничего не делая, начинаю уставать. А каково Крису? А он, в сущности, к главному еще не приступал. Маска на лице хоть и пропускает дыхание, но под ней постепенно скапливаются зловоние и горечь, выдыхаемые изо рта... хочется сплюнуть... но уж не здесь!

— Ну... самое главное началось, — глухо комментирует Гриня (я лихорадочно записываю в тетрадку). — Вставляем (будто мы тоже участвуем в этом) в аорты наконечники трубок... так называемые канюли... Так будет работать искусственное кровообращение, когда остановим сердце... При вставлении канюлей надо быть предельно внимательным, чтобы как-то не затесался пузырек воздуха. Пройдет в мозг, и тогда — хана.

— Канюли поставлены! — докладывает индус.

— Включайте перфузию! — командует Крис.

Китаец, сидя на кругленькой табуретке, нажимает клавиши на установке — и в прозрачных трубках, уходящих в рану и заканчивающихся канюлями, появляется кровь.

— Аорта пережата! — докладывает индус, и Гриня, как эхо, переводит.

К сердцу кровь уже не идет, но оно еще брыкается по инерции — скальпелем не прикоснешься.

— Охлаждаем сердце! — говорит Крис.

Операционная сестра подает Крису мельхиоровое ведерко с ложечкой. Вода (физраствор, уточняет Гриня) шевелится там мягкими кусочками, в состоянии между льдом и снегом. Крис цепляет эти кусочки ложечкой и обкладывает ими маленькое сердце, которое брыкается все слабее. Он поднимает глаза на монитор. Цифры мелькают — 35−34−32−31−30−29−28!

— Охлаждаем до двенадцати! — произносит Крис и льет состав из ведерка прямо на сердце.

Цифры мелькают еще быстрее. 12! Крис отводит ведерко, грациозно, как фокусник. Синусоида на мониторе, взбрыкнувшись, исчезает, становится прямой линией.

Крис выглядит спокойным и даже неторопливым... хотя «смерть» не может продолжаться долго. Надо успеть сделать все — и запустить сердце.

Крис как-то беззаботно (чуть ли не насвистывая) срезает с поверхности сердца изрядный кусочек — и небрежно кидает в бювету, в мусор. Сильное зрелище!

— Вилочковая железа отрезана, — комментирует Гриня, — ненужная вещь. С возрастом — даже вредная!

Но будет ли у этой девочки возраст?

Крис взял у сестры ножницы и стал спокойно резать правый желудочек сердца. Все сердечко было с орех, а каждый желудочек — с пол-ореха, тем не менее Крис сделал надрез легко, с ходу, как бы даже не прицеливаясь. Класс!

Затем, отдав ножницы, он взял у сестры пинцет, сунул в разрез и вытянул тонкую бледно-фиолетовую пленку — межжелудочковую перегородку, и подержал ее, демонстрируя всем. Даже невооруженным глазом была видна рябь на ее поверхности — многочисленные дырочки в ней. Через них отработанная, лишенная кислорода «синяя» кровь просачивается из правого желудочка в левый, а левый качает ее в организм, пустую, не прошедшую через легкие, лишенную кислорода... Нечем дышать.

Мне, кстати, тоже. Но уйти нельзя.

— Я же говорю... решето! — слышится рядом глухой (через маску) голос Борина, главного хирурга. Сославшись на крайнюю занятость (что, несомненно, было правдой), он сказал, что не придет... но — не утерпел, однако!