Номер был закрыт изнутри, а на дверях туалета в коридоре висела малооригинальная табличка: «Закрыто по техническим причинам». Как насыщенно, интересно здесь живут!
— Закрыто по техническим причинам! — горделиво проговорил администратор, сверкая очками.
— Ну, понятно, — пробормотал я.
— Кстати, — продолжил он (что же тут может быть «кстати», подумал я), — вашего друга (он сумел произнести эти слова с презрением и в мой адрес, и в его) дожидается тут какой-то товарищ (снова презрение), однако на стук и телефонные звонки ваш приятель не реагирует. Может быть, он вас устроит? — еще более пренебрежительно кивнул на меня администратор, обращаясь к гостю.
Со скамеечки поднялся мешковатый, бородатый мужик.
— Синякова, — ткнув мне руку, пробормотал он. — Главный режиссер театра драмы и комедии.
— Очень приятно, — пробормотал я. Не скрою, меня изумило, что он назвался женской фамилией. Я подумал, что ослышался, но после оказалось, что нет.
— Разумеется, — заговорил администратор, подходя с ключом, — у нас имеется возможность открыть номер своими средствами, но — раз уж вы пришли...
— Разумеется... извините... подождите здесь! — я взял у администратора ключ, открыл, просунулся в узкую щель... мало ли что там?
В номере было пусто, на постели были видны следы борьбы... за занавеской — я задрожал — темнел какой-то силуэт.
— Эй... кто там? — выговорил я.
— Это ты, что ли? — прохрипел голос, и высунулась Лехина башка.
— Ну, ты даешь! — с облегчением опускаясь в кресло, проговорил я. — Чего прячешься-то, выходи!
— Не могу! — заикаясь, проговорил он. — Я голый! Эта — дождалась, пока я впал в забытье, и всю одежду увела, даже белье! Неужто Геха ее подослал? Ну, друг! Хорошо, что хоть шапка цела! — он внезапно захихикал. — Откуда ей знать, что в такой лабуде такие деньги! Умен! — Леха погладил себя по шапке. — Отцепи меня — не могу больше! — свободолюбиво воскликнул Леха.
Я отцепил занавеску. Кутаясь в нее, как Цезарь в тогу, Леха пошел по номеру.
— Жалко, шмоток больше не захватил! — воскликнул Леха.
— Там тебя главный режиссер театра ждет, — проговорил я.
— Мужик, баба? — испуганно вскрикнул Леха. На всякий случай я уклонился от ответа.
— Сейчас позову.
— Зови! — произнес Леха, перекидывая лишнюю материю через плечо.
Появился режиссер. Набычившись, он смотрел на Леху. Тот, надо сказать, держался неплохо. Можно было подумать, что последняя мода диктует именно такой стиль: тога и ушанка.
— Слушаю вас! — величественно проговорил Леха.
— Синякова, — пробормотал тот.
— Машина, надеюсь, у подъезда? — поинтересовался Леха.
Синякова кивнул. Перекинув конец материи через себя, Леха двинулся из номера — мы последовали за ним.
В машине я спросил режиссера, не японец ли он. Он ответил, что нет. Просто, когда его назначили главным, он решил вместо своей неблагозвучной взять фамилию жены, и написал соответствующее заявление в соответствующие инстанции. Когда он получил паспорт, там было написано: Синякова. «Но ведь вы просили фамилию жены?» — сказали ему. С тех пор он вынужден ходить с этой фамилией. Случай, в общем-то, обычный, но чем-то он растрогал меня.
В театре Леха держался отменно. Прямо с порога завел речь, что всякий истинно интеллигентный человек должен ходить в помещении в ушанке. Всюду замелькали ушанки. Народ тут оказался сообразительный. На площадке второго этажа попался и скромно поклонился молодой человек в шапке с накрепко завязанными ушами. Леха благосклонно подозвал его к себе, расспросил, кто он такой, к чему стремится. Тот скромно отвечал, что фамилия его Ясномордцев, он уже два года после института числится режиссером, но самостоятельной работы пока не получил (Синякова с ненавистью глянул на него).
— Талантливую молодежь надо выдвигать! — строго глянув на главного, проговорил Леха. Синякова молча поклонился. Мы последовали далее. — Кстати — ваш новый заведующий литературной частью! — вдруг вспомнив обо мне, проговорил Леха. Синякова с ненавистью глянул на меня и поклонился также молча.
Когда мы, оглядев буфет, снова спустились в холл, над гардеробом уже появилась молодецкая надпись: «Головных уборов гардероб не принимает!»
— Я думаю, мы сработаемся! — благожелательно глянув на главного, произнес Алексей.
Где все взяли столько ушанок — было неясно, видно, разорили какой-то спектакль о войне. Я, единственный вне шапки, выглядел нонсенсом, но моя близость к Лехе оберегала меня. Синякова тоже надел ушанку, но из пижонистой замши, и уши принципиально не завязал, чтобы выглядеть независимо. Мы проследовали в ложу.
Читать дальше