Валерий Попов - Избранные [Повести и рассказы]

— Ладно... Пошли! — утирая слезы огромным кулаком, аж сама бригадирша сгребла Никиту.

С песней «Городски-и цви-ты, городски-и цви-ты!» они удалились. Причем Никита пел тенором, а она — басом. Один глаз ее был завязан... Циклопша! Мы переглянулись: кто следующий? К счастью, нам быстро удалось напиться до полной недееспособности и заснуть прямо под грохот музыки... Проснулись мы, пожалуй, от тишины. Среди нас не хватало лишь одного. Я вывел орлов проветриться. Было хмуро и зябко.

— Надо спасать нашего Одиссея. И валить, — сказал я. — Кто пойдет?

— Я-а! — Коля-Толя сказал, зевая и потягиваясь, явно собираясь там заснуть и сделать нас пленниками навеки.

— Я пойду, — произнес я.

— Молодец, — отвесил мне Коля-Толя комплимент. — А то я уже сбросил тебя со счетов!

— Как бы я тебя откуда не сбросил!

— О... гляди!

Никиту мы неожиданно обнаружили тут — он стоял над самым обрывом, в шортах и ватнике, и крупно дрожал. Увидев нас, он обрадовался и как-то испугался.

— Она стихи мне читала... свои! — произнес он почему-то шепотом. Пришлось мне натянуть на себя маску циника, резко заявив, что от стихов одни неприятности. — Никита вздохнул.

— Уходим? — полувопросительно приказал я.

— Она говорит... — Будто он уже в ее бригаде — «она говорит»! — что скоро еще змеевщицы должны подойти.

— Кто?

— Змеевщицы, — глухо произнес он. — Доильщицы змей. Из соседнего змеесовхоза. Змеесовхоз развалился... так что сил много у них.

Мы постояли.

— Еще зверовщицы подойдут...

— Все! Валим! — я сделал первый шаг.

— А твоя баба там... как? — хватаясь за Колю-Толю, как за камень спасения (оборот правильный), Никита с надеждой кивнул на барак.

— Моя баба — это которая с кляпом во рту! А эти — слишком много трендят! — сурово произнес Коля-Толя.

— Ну... тогда пошли. — Никита сломался.

Поднимался бледный рассвет. Пейзаж вокруг был такой, словно наши ударницы-камнебойщицы добрались до Луны. Завораживали время от времени встречающиеся таблички: «Внимание! Вы находитесь в зоне взрывных работ. Три продолжительных гудка — взрыв. Четвертый гудок — отмена взрыва». У одной из табличек нас накрыл унылый гудок... Достаточно ли он продолжительный?.. Достаточно. Достаточно продолжительная пауза — и второй гудок... тоже достаточно продолжительный.

— Но третьего может ведь и не быть? — встрепенулся Никита в паузе. Но тут унылое пение донеслось с небес.

— Поздняк метаться! — спокойно Коля-Толя сказал. — Стойте... и рот пошире откройте — меньше волна в перепонки бьет.

Третий, продолжительный, оборвался... Мы стояли, разинув рты... Перепонкам это, может быть, и поможет — но как насчет прочих органов?

...Четвертый тягучий гудок! И только мы, защебетав, двинулись, как снова потянулся гудок. Первый... Потом — второй... Третий. Мы долго стояли, разинув рты... Четвертый.

— Ну все! Мы так не уйдем! — сказал я. — Это они играют с нами так. Секс учит, что «до того» должны быть любовные игры... Пошли!

— Для кого до, а для кого и после, — уныло сказал Никита, плетясь позади.

— Для тебя сделали исключение, — ласково пояснил Игорек.

И лишь мы отплыли — послышался взрыв, и град огромных камней обрушился рядом. Циклопши, как им положено, провожали нас... Но Одиссея нам удалось спасти.

...с трудом переводили дыхание, и лишь Коля-Толя был бодр. Сразу же, как только отплыли, он резко предложил нам причалить в соседней бухте, где, он точно уже знает, все будет «тип-топ». «Отличные бабы! Зуб даю!» Но его зубами и бабами никто не заинтересовался — после великанш-циклопш чувствовалась некоторая апатия. Тем более, они так раскачали Ладогу — только держись! Ветер свистел, срывая белое кружево с черных волн. Открывалось вдруг дно, мы скользили прямо на камень.

— Ну так идем или нет? — отражая золотым зубом вспышку молнии, требовал Коля-Толя.

— Нет! — пришлось роль капитана взять мне. После циклопш Одиссей наш как-то потерял всю уверенность. — Обросли эпосом достаточно!

— Не пойму, что ты олицетворяешь, — нагло произнес Коля-Толя, замышляя, видимо, бунт на корабле.

— В настоящий момент я олицетворяю грубость! Все!

Скорей уйти бы на глубину! Все берега Ладоги на карте обведены крестами — что означает, оказывается, не могилы, а камни... Впрочем, и первая трактовка верна.

И снова — с горки, и перед носом — уже два камня. Глаза не разбегаются, а напротив — сбегаются... Пронесло!.. Любовные игры?

Взлетая из водной ямы, любовно вдарились о камень кормой. Вода в катере была уже по пояс: то ли через верх захлестнуло, то ли не держит мой пластилин, которым я заклеивал дно, не веря в смерть?! А сейчас? Буквально вижу ее! Надо было остаться у циклопш! Было чудесно — по сравнению с этой чернотой, внизу и вверху! Красненьким тазиком я черпал воду, передавал Никитушке — и тут же ветер слизывал из него воду и сплевывал в катер. Игры!.. Предсмертные любовные игры!.. Все! Переходим на статус подводной лодки: черная вода в каюте сровнялась с уровнем Ладоги — так что переливать воду не имеет большого смысла. Заглох, всхлипнув, мотор. Пустил таз плавать — красиво краснея на черном, уходил от нас. У него-то, единственного, как раз есть шанс спастись, прибиться куда-то к берегу— и юная поселянка примет его. Будет мыться в нем, напевая... Это уже малахольный предсмертный бред.