Валерий Попов - Комар живет, пока поет [Повести]

— А-а-а... И с собачкой! — только и произнес он и, не в силах сдержать своей досады, скрылся в бане, которую он строил, наверное, лет пять.

Даша со щенком на руках стояла у закрытой калитки. Из бани раздался стук топора.

К счастью, страдания в жизни не тянутся долго — этого не выдерживают ни жертвы, ни палачи, — и вот уже с крыльца дома спускается Дия, громко говоря:

— Дашка! Какая ты большая-то стала! А это что с тобой за безобразная женщина? А это что за командированный с узлом?

Жена быстро подхватила ее тон. Дия открыла калитку, и, обнявшись, они с женой, болтая на тарабарском своем наречии, ходили по двору.

Катя, не обращая внимания на Дашу, хотя они так дружили год назад, сразу, конечно, бросилась к щенку. Но Даша спокойно ждала, пока та опомнится и поздоровается, — характер у Даши был твердый, дожимать ситуации она умела, тут я даже иногда ей завидовал.

Дождавшись приветствия, Даша присела к щеночку, и они стали щекотать его вместе с Катей.

— Сходите, девочки, погуляйте с ним в лесу! — сказал я, быстро закрепляя этот альянс.

— Леня! — густым своим голосом закричала Дия. — Может, ты покинешь свой скит хотя бы по случаю приезда дорогих гостей?

— Должен же я закончить эту сторону, раз решил? — с досадой отвечал Леха.

Я сел на раскладной стульчик посреди двора.

— Телеграмму получили от Риммы, — высунувшись вдруг из бани, проговорил Леха, — шестого приезжает, точно уже! Так что ничего, к сожалению, не получится!

И тут же скрылся обратно.

Собрав силы, я вошел к нему в клейкий, пахучий сруб.

— Да-а-а... Здорово ты тут развернулся!

— Шестого, говорю. Римма приезжает, Дийкина мать, — упрямо повторил Леха.

— А? Ну и что? — небрежно и весело сказал я, хотя веселья и небрежности осталось у меня очень мало. — Но до шестого-то могут тут девочки пожить вместе, тем более, видишь, как они обрадовались друг другу!

— До шестого — я ничего не говорю. До шестого — пожалуйста! — сломался Леха.

Тут из леса (как по сценарию) с криком и визгом выскочили разрумянившиеся, радостные девочки, за ними, взмахивая ушами, как крыльями, мчался щенок.

Поглядев на них, Леха вонзил топор, вышел из бани и наконец поздоровался с моей женой и дочкой.

— Что, Лешенька? — Не давая остыть железу, жена выхватила из сумки бутылку. — Может быть, с легким паром?

— С легким паром, с легким паром! — подхватил я.

Через час я шел к станции. На последней прямой я обогнал старичка и старушку и, спохватившись, высоко подпрыгнул, чтоб показать им, что быстро иду я просто от избытка энергии, а вовсе не из-за опасности опоздать на электричку!

...В городе я вдруг почувствовал, что я один, что обычные заботы на время отпали.

«Что-то я давно не не ночевал дома!» — бодро подумал я, впрыгивая в автобус.

Автобус переехал мост. Я все собирался выйти, позвонить (кому?), но на первой остановке не вышел, подумав, что на следующей автоматы стоят прямо у автобуса... Но почему-то опять не вышел и так доехал до самого дома.

«Ну, ничего, — бодро подумал я, — зато чаю сейчас попью! Хорошо попить горячего чаю с лимоном в холодный вечер!»

Потирая руки, я отправился на кухню. Но заварки в коробке не оказалось. И лимона не было. И вечер, в общем-то, был не такой уж холодный.

Я побродил по пустой квартире.

Да-а-а... Помнится, два года назад, когда жена уехала в отпуск и через пять минут вернулась, забыв билет, квартира была уже полна моими гостями.

— Вот ето да! — с изумлением, но и с некоторым восхищением сказала тогда жена. — В шкафу они у тебя были, что ли?

Нет, они были не в шкафу — они прятались во дворе, за мусорными баками, ожидая момента! Да... теперь, конечно, не то! Видимо, возраст. Тридцать лет. Еще двадцать девять лет одиннадцать месяцев — ничего, но тридцать — это уже конец.

Видимо, жизнь прошла. Не мимо, конечно, но прошла. С этой умиротворяющей мыслью я и уснул.

Проснулся я необычно рано. По привычке я стал искать на стене пятно света, сквозящего между шторами, — по расположению этого пятна я определял время довольно точно. Но пятна на стене не было.

«Значит, пасмурно, дождь!» — подумал я, и сразу же возникло почему-то ощущение вины.

Потом пятно на стене стало проступать, сперва бледно, потом все ярче и ярче наливаясь солнцем.

Я вскочил, отодвинул штору: на кусок ярко-синего высокого неба со всех сторон надвигались набухшие тучи. Я смотрел некоторое время на этот кусочек с надеждой, но потом задвинул штору, оделся, поел и, сдуваемый ветром, вышел на улицу.