— Нет! — вздыхая и опуская топор, сказал он. — Так дотянем!
Кое-как Николай довел свою шхуну до берега, пристегнул ее на замок, снял мотор. Чувствовалось, что происшествие это не является для него чем-то из ряда вон выходящим. На берегу, после залива, было тихо и тепло.
— Николай! — неожиданно спросил я. — Ты в Эрмитаже когда-нибудь был?
Николай добросовестно задумался.
— Да, заходил два раза, — неохотно проговорил он, — да оба раза бесполезно.
— Что значит — бесполезно? — удивился я.
— Да так. Оба раза драться пришлось.
— С кем же там драться? — удивился я.
— Да первый раз, только захожу в гардероб, — Маратка Гасеев. Ну, мы еще в армии с ним недолюбливали друг друга. Ну и тут сцепились. А второй раз — просто какой-то козел. Так оба раза дальше гардероба не попадал.
— Может, еще раз попробовать? — сказал я, удивляясь такому неожиданному использованию Эрмитажа.
— Да ну... бесполезняк! — Николай устало махнул рукой.
Когда мы, вернувшись в город, вошли во двор, мы увидели стоящую посреди двора длинную иностранную машину — собственность капитана торгового флота, живущего этажом выше нас.
Рядом с капитаном и его машиной стоял Димка Соколов из соседней проходной.
— Ну, и отрихтовать! — говорил Димке капитан.
— Ну ясно! — пыжась, говорил Димка.
— Вот, стукнул один идиот! — увидев Николая, капитан показал на вмятый багажник своей машины.
— Да-а-а... это дело у меня вырвалось с рук! — сказал мне Николай.
Через пару недель старуха выписалась из больницы, «распатронив», как она сказала, там всех, и снова в столовой на втором этаже торгового центра слышны были производимые ею крики и грохот.
Жизнь их снова вошла в привычную колею — с многолюдными сборищами по субботам, с пронзительными криками «Николай!», с поздними визитами ко мне Витальки и Тони.
Как-то в качестве парламентера я долго разговаривал с Аллой.
— Как же! Станешь тут ласковая! — сказала она, — А кто будет весь этот содом в руках держать?
И действительно, кроме прочих, ей ведь добавилась еще забота! Помню, как я удивился, впервые встретив ее во дворе с коляской. Вроде бы ничего по ней не было заметно, такая же толстая была, как обычно, — и вот.
— Девочка? — спросил я ее, ориентируясь по цвету коляски.
— Девочка! — улыбаясь, сказала Алла. — Давно девочку хотела! — словно забыла, что одна девочка у нее уже есть.
Долгое время я о ребенке этом не вспоминал (тем более оказался он очень спокойным и никогда не плакал).
А года через полтора я увидел, как дед бродит по двору уже не один, а водит за руку маленькую девочку, — трогательная картинка!
Да и сам двор за эти годы переменился. Нелепые прутики, воткнутые там-сям, выросли, стали деревьями: одно — сиренью, другое — вишней. Разрозненные деревца образовали сплошной сад.
Однажды под сенью этих кущ я встретил Тоню, бегущую с какими-то баночками, на которых был нарисован румяный ребеночек.
— Что, родила, что ли? — спросил я.
— Да нет, это Ленке, — сказала она.
Тоня после рождения сестры стала чаще бывать дома и во дворе, все свободное время возилась с ней; посадив на скамеечку, играла с ней в ладушки.
— Ну и пацанка у меня! — встретившись со мной на лестнице, рассказывал Николай. — Видел бы, как рисует! Весь детсад к ней срисовывать ходит!
Даже Виталька рассказывал теперь только про Лену.
— Представляешь, я ей говорю: может, телевизор посмотрим? Она подумала так и говорит: «Нет. Не стоит. Когда телевизор смотришь, очень быстро время течет».
И даже бабка-посудомойка не орала больше в столовой, а, лучась от удовольствия, говорила с посетителями о внучке.
— ...Только крылушков не хватает! — услыхал я обрывок ее фразы.
Как-то я встретил Николая, — его левая рука была в лубке.
— Что? В машине, что ли, гробанулся? — спросил я.
— Да нет. Из-за Леночки вышло. Интересно мне было, как она за столом сидит, руку поднимает... Ведь занятия у них там! Чувствую, совсем невтерпеж стало, должен посмотреть! Ну, забрался на будку, где мусорные баки, — на втором этаже занятия у них... К окну потянулся, ну и свалился!
Явно стесняясь, Николай тихо улыбнулся. Он был абсолютно счастлив.
Маленький этот ребенок, действительно не совсем обыкновенный, стал точкой, которая связала их всех, и не только связала, но вразумила, повернула их к доброте.
Долгое время я не заходил к ним, и они рассеянно кивали на лестнице и во дворе, торопясь по делам.
В одну из суббот я с удивлением услышал частое подвывание лифта, подползающего к нашему этажу, громкие голоса, хлопанье дверей.
Читать дальше