Валерий Попов - Сон, похожий на жизнь [Повести и рассказы]

— Если так любишь свою специальность, — повернулась наконец и к Пеке, — Гуня в министерство возьмет тебя.

А меня?

— Ежов ходит к нам. Пристроит ваш сценарий. Уверена, ты напишешь и тут! — полыхнула взглядом в меня.

Да-а, сильный довод... И главное — так бы и было оно!

— Ну что? — вышел из кабинета радостный Кузьмин, влюбленно глядя на Пеку. — Собрался в полет? Разговор есть.

Они уединились за дверью.

— Опять сошлет дурака! — произнесла Инна. Вышел Пека, неожиданно мрачный. Видно, вместо насосов и шнеков что-то другое получил.

— Опять тут плясать заставляют!

— Ну что, не летим? — обрадовался я.

— Не-мед-ленно! — процедил он и двинул к калитке.

— Я, кстати, жду ребенка, — вскользь Инна произнесла, когда он удалился.

— ...От кого?! — Я оцепенел.

Инна ушла в дом.

Предотлетная московская пьянка как-то мрачно прошла. Может, Пека молчал о том же, о чем и я? После подключились «местные» (Пека везде их находит), и я, смело с ними общаясь, получил в глаз.

Самолет, весь дребезжа, оторвался — и стало тихо. Лебедь взлетел!

Черные пространства далеко внизу под крылом, зловещие факелы у бездны на дне кидают подвижные тени, какие-то блестящие кляксы (озера?) — и вновь часы тьмы. Я с ужасом вглядывался в нее, припав к иллюминатору — хоть что-то наконец появится там? «Почему, почему, — тревожные мысли, — они живут тут, в этой тьме, когда на земле сияют, как алмазы, Москва и Петербург?! Да потому они и живут тут, чтобы ты мог жить там!» Ответ неприятный.

И вдруг в бездонной тьме, сначала еле угадываясь, стал проступать темно-лиловый желвак, постепенно становясь лилово-багровым, как мой синяк под глазом. Я захохотал. Потом «желвак» прорвался — и брызнул желтым. Стюардесса красивым, хоть и дрожащим голосом произнесла:

— Самолет входит в зону турбулентности...

Красивое слово!

— Пристегните ремни.

Не обманула стюардесса — трясло так, что клацали зубы!

— Тур-бу-лентность не за-казывали, — проклацал я.

Пека злобно глянул на меня. Видимо, уже начал переживать за свою малую родину. Неужто она распространяется и на небеса? Мы летели уже над его территорией, и теперь он каждое замечание как оскорбление принимал.

Снижались. Коричневые сморщенные холмы, такие же сморщенные — от ветра? — извилистые серпантины воды. Серебристые «консервные банки» нефтехранилищ стремительно увеличивались...

Запрыгали! Приземлились! Тишина. Откинулись обессиленно. Да-а.

Первыми в самолет гостеприимно вошли пограничники с собакой, выпускали, проверяя командировки и паспорта. Мол, «ласково просимо», но враг не пройдет!

«Почему аэропорт такой маленький?» Этого я, естественно, вслух не сказал. Счастье душило! К схеме местных рейсов подошел. Жадно вдыхал названия — Чиринда, Кутуй, Учами, Байкит, Уяр, Чуня, Муграй, Верхнеибанск, Большая Мурга! Вдохновлял также и список изделий, запрещенных к проносу на борт: «Спички взрывника, петарды железнодорожные, фурфуроловая кислота». Вот какая тут жизнь! Будем прирастать Сибирью и фурфуроловой кислотой!

Через поле прошли к вислоухому вертолету, вскарабкались по гремучей лесенке внутрь. Вопрос «куда летим?» не прозвучал, естественно. Видимо, куда надо летим. И бензином пахнет как надо? А уж трясет так, что прежней турбулентности не чета!

Под нами изгибался дугой бурый берег, и чуть светлее, но тоже бурый, залив, и такого же цвета баржи у берегов. Светло... но как-то тускло.

Баржи у берега приближались. Но сели, к счастью, не на них. Стадо вертолетов. За ними — большое здание. Шикарное для здешних пустынных мест.

— Ты не тут живешь? — я попробовал голос. Глухо звучал — уши заложены.

— Это больница, — гулко глотая слюни, Пека пояснил. Тоже полетом подавлен был — пока не разговорился. — Может, тебе надо туда? — кивнул уже нагло.

В больницу я бы, вообще-то, прилег!

Домов величаво мало. Шли в серой мгле. Утро? Вечер? То ихний день.

Пятиэтажки у сопок разбросаны... У нас в Купчине хоть улицы есть. Яркий свет ослепил лишь в его комнате, в блочном доме... таком же, кстати, как мой. «Далеко уехали!»

— Вот хоромы мои, — не без самодовольства обвел рукой комнату. Кроме него, похоже, хоромы эти считали своими еще трое — всего коек четыре. Понял немой вопрос. — Все в отпуске еще. Не волнуйся.

За меня или за них? На время их отпуска меня запустил? А Инна — сколько бы тут продержалась? Да-а-а...

— И это все, что тут есть? — вырвалось у меня.