Валерий Попов - Сон, похожий на жизнь [Повести и рассказы]

Снился мне еще один день нашей жизни. Тоже счастливый. Точней — раннее утро. Давно. Еще не имея катера, мы снимали избушку. И вот сейчас, в моем сне, мы вышли в сплошной туман. Игорь и Никита, полиглоты и эрудиты, сразу же вдарились в незаконченный накануне спор и, рассыпая вокруг цитаты и научные термины, пошли к реке. Зато мне, не обремененному такой эрудицией, досталась честь заглянуть в сарай, взвалить на плечо кипу удочек, мерно покачивающихся при ходьбе (даже сейчас, во сне, я с наслаждением ошущал это покачивание). Я догонял моих друзей, уходящих в туман, по дороге через широкий луг.

Посреди луга они остановились.

— Эй ты! Черная кость! Не отставай! — обернувшись, насмешливо сказал Игорек.

— Слушаюсь! — откликнулся я.

Голоса звучали в тумане глухо, таинственно. Мокрая трава по краям дороги согнулась, серебрилась каплями.

Я догнал друзей — тем более что они остановились и вдруг умолкли. Над дорогой стояла невысокая серебряная арка, сотканная из капель. Маленькая одноцветная радуга. Потом Никита долго, сбивчиво, яростно объяснял ее. Честно говоря, ученым мой друг не был, хотя и защитил все, что положено... но, сам все понимая, дико психовал. Не раз признавался нам, что если бы не Ирка, поселился бы на реке, рыбачил, ходил бы с грязью под ногтями и был бы счастлив. Но — Ирка! И счастье его, и гибель. Но сначала, стоя перед прозрачной аркой, пока Никита еще не швырнул яростно сам себя в водоворот математических формул и физических гипотез, мы просто смотрели — и того было достаточно. Суть той арки была понятна без всяких формул: мы просто входим в самый счастливый день.

И, как это бывает после сладкого сна, размылась граница сна и яви, блаженство перетекло в реальность — тем более, они мало отличались: такое же тихое, туманное утро. Я слышал это, не открывая глаз, чувствуя кожей. Рубаха моя расстегнулась на животе, но я не хотел шевелиться, застегивать ее, зная, что мой теперешний полусон, сладкое оцепенение на корме важнее всего... вот бы не кончалось!

Звуки реальности пока удавалось ощущать продолжением сна. Вот вылез Никита на палубу. Игорька с нами нет... Но, может быть, настрой того утра с радугой удастся сохранить, протянуть сюда? Стараясь не улыбаться (улыбка выдаст, что я не сплю), я представлял себе (фактически видел, не открывая глаз), как всклокоченный Никита изумленно озирается, пытаясь понять, где же мы оказались-то. Вопросик для капитана немаловажный! — тихо ликовал я. Что ж, надо было меньше пить. Неплохой сюрпризец я ему подготовил! Ликование душило меня — хотелось вскочить, заорать, схватить Никиту и сверзиться вместе с ним в воду... но я сдерживался. Пусть каждый этап этой истории будет нетороплив. Тем более, тихо улыбнулся я, мне и самому неизвестно, где мы.

Никита забегал босыми ножками по палубе. Да, я смаковал каждую подробность, при его богатырской внешности — кудри, усы, лихой взгляд, ножки и ручки у него довольно короткие, маленькие (еще один большой источник переживаний для него... а он вспыхивает порой и от меньшего).

Дальше последовал неожиданный ход (характерный, впрочем, для Никитушкиного темперамента): так и не сумев ничего вспомнить и понять, он с размаху бухнулся в воду (надеюсь, хоть часть одежды он успел снять?). Волной пришла бодрая прохлада из взбаламученной глубины, потом, как дополнительная награда, шлепнулась холодная капля на мой голый живот, и кожа сладко дрогнула. Блаженство длилось. Куда он пропал? Потом послышалось сиплое дыхание в самое ухо — он выпрыгнул на палубу совсем рядом с моей головой и сейчас судорожно пытался вскарабкаться (ручки и ножки-то у него не того!). Я не двигался, тихо улыбаясь. Пусть помучается, как мучился я, когда вел катер по каналу через плоты, — может, оценит. Не оценил! Тяжело вскарабкавшись, пошлепал босыми ногами туда-сюда (ботиночек-то нет! Ботиночки-то, в воздушной подушке, с бешеной скоростью мчатся к Питеру!). Наконец, выбрав меня в жертвы, за неимением других, остановился. Открыв один глаз, я увидел его миниатюрные ступни, нетерпеливо переминающиеся... все же не решался меня будить. Но, заметив открывшийся глаз (лукаво открывшийся, как он сразу решил), бешено заорал:

— А где ботинки мои?!

Что я ему? Мажордом? Холодный сапожник? Не спеша, с наслаждением я перекатился на бок и, подперев голову, улыбаясь, смотрел... что привело его в окончательное бешенство.

— Я спрашиваю — где ботинки мои?! — Ножки его затанцевали нетерпеливо невдалеке от моего лица... Вдарит?