Валерий Попов - Ты забыла свое крыло [Сборник]

А я — уходил... Но потом, кажется, все скомпенсировал.

Вынырнув из сладких воспоминаний, вытащил занемевшую ногу, перекатился на другой бок. Приподнял голову. Ага, понял, я там, где продолжается моя счастливая юность. Это хорошо... «Да! — вдруг стукнула мысль (и я горжусь этой мыслью). — А где же я сегодня буду тут ночевать?» Даже приподнял голову, увидел Красную Дачу. А, вот где! — вспомнил. Ночевка обеспечена — можно грезить дальше... Я широко осмотрелся, вдохнул сладкие запахи. Потом я вытащил из-под рубахи лист, с одной стороны уже испещренный, и стал писать с другой стороны.

Сейчас это слово как-то изъято из обихода, а зря. Мне повезло: я с детства знаю, как выращивают хлеб. В пятьдесят первом году отца моего назначили директором селекционной станции в Суйде, под Гатчиной. Мама настояла на том, чтобы дети остались с ней в городе, и родители поссорились. Но я вдруг почувствовал себя самостоятельным и весной, когда чуть потеплело, поехал к отцу. Помню, что я приехал рано, но работа уже шла. Я нашел отца в сушилке. По пути я замерз, но тут сразу согрелся — вентилятор гнал в сарай горячий воздух. Отец, увидев меня, подмигнул, но не подошел. Он быстро раскладывал в нужном порядке снопики с бирками. Он был селекционер, выводил сорта ржи, и каждый снопик обладал своими свойствами, и зерно с него должно быть посеяно на строго определенном участке — и таких снопиков были сотни. Зерна с них стряхивали в пергаментные пакеты с номерами. Потом мы выехали на грузовике и на краю поля остановились. Помню длинные распаханные борозды с комьями черной земли. Ощутимо пригревало солнце, и откуда-то с высоты катились звонкие трели. Отец нашел и показал мне жаворонка, который так часто трепетал крылышками, что был как бы размыт в сиянии неба и едва различим. От земли поднимался пар и шли волнующие ароматы, которых я вроде бы не вдыхал прежде, но я их радостно узнавал — на генетическом уровне: все предки мои пахали, мой отец впервые пошел за плугом в двенадцать лет и говорил, что большего физического наслаждения он не знал. Теперь счастье это коснулось меня, но уже вскользь, не так, как моих предков. Зачем мы ушли от земли? Впрочем, все мы знаем зачем — городская жизнь легче, меньше ответственности: хлеб, самое существенное в жизни, выращивают без нас. А мы — что делаем тут? Жалуемся на скуку. А я вспоминаю тот день. Когда скучать-то? Заскучаешь — голодным будешь весь год. Отец с лаборантом заряжали сеялку — засыпали зерно в длинный ряд ящичков с большими железными колесами по краям. Потом колесный трактор потащил сеялку вдоль борозд, каждый ящик сыпал зерно в свою борозду. Отец с лаборантом, стоя на длинной железной приступке сзади сеялки, уезжали все дальше. Я смотрел. Текли слезы. Потом вдруг меня разморило, и я сладко заснул на теплом пригорке. Была весна пятьдесят третьего года. Сталин умер в марте. Начиналась новая жизнь?.. Я проснулся у отца, в маленькой комнатке — из большой доносились встревоженные голоса родителей. Мама приехала? Раньше она не приезжала сюда. Что-то случилось: я это понял по их голосам. «Ну хочешь, я пойду сейчас и все объясню ему? — говорила мама. — Я немного знаю его — он у деда в аспирантуре учился. Потом в органы ушел». «Не надо! Пусть проверяет!» — зло отвечал отец. Через много лет папа рассказал мне: кто-то позвонил «туда», что не все зерно высеяно, немного осталось. А это вредительство! Приехал проверяющий — и утром должна быть проверка. Потом отец объяснил мне, что ящички сеялки открываются от определенного поворота колеса и горстка семян высыпается в борозду, еще поворот колеса — и следующая порция. После дождя бывает скользко, и колесо немного проскальзывает, не поворачиваясь, и ящик открывается чуть реже. Все это знают, и щель устанавливают пошире. Но вот кто-то бдительность проявил — и сейчас все решается. Помню, я все же уснул, и когда проснулся — родителей не было. Они ушли рано — но проверяющего уже не застали. Он еще раньше прошел по бороздам, раскидывая местами землю и подсчитывая зерна. Потом сухо сказал: «Все в норме!» — и уехал. Отец был спасен — и я ездил к нему на станцию, и лет в пятнадцать уже помогал на посевной, и знаю точно — слаще пота ничего нет. И он особенно сладок — если ты в поле весной.

— Ну чего тут разлегся? Вставай!

Бригадир. Ну и рожа! Не он ли собирался у моего отца «нос откусить»? Да вряд ли.

— Запрягать-то умеешь?

«Тебя, что ли?» — спросил бы грубый человек. Но я воздержался. Только кивнул.