Макс Фрай - Книга для таких, как я [litres с оптимизированной обложкой]

Следует, наверное, упомянуть о принадлежности «медгерменевтов» к кругу московского концептуализма: они не просто продолжают эту традицию, но живут внутри традиции и ее же описывают. Это важно.

А еще есть такая любопытная точка зрения, что «Медгерменевты» разбудили Осмоловского, Бренера и Кулика своей декларированной апелляцией к архиву «правильных» знаний о современном искусстве, т. е. быстро и эффектно создали убедительный миф о существовании некой «консервативной» традиции, «образ врага», так сказать. И это, наверное, тоже правда.

Кстати, на фоне скандальных художественных практик девяностых сами «медгерменевты» кажутся чуть ли не аутистами. Однажды, отвечая на вопрос журналистов, почему в тексте романа «Мифогенная любовь каст» много матерных слов (а их там действительно немало) – уж не эпатажу ли ради, – Павел Пеперштейн сделал одно очень важное, с моей точки зрения, признание: Использование мата совершенно непровокативно, мат используется нами как народный язык. Цели разрушения табу мы не ставили: мат введен в роман так, как если бы был уже абсолютно легален, как если бы в языке в целом уже произошла глубинная трансформация, которая бы сделала мат абсолютной его частью. «Важным признанием» я эту его реплику считаю вот почему: даже работая с заведомо табуированными областями культуры, такими, как матерная лексика или наркотики, «медгерменевты» действительно максимально далеки от желания кого бы то ни было эпатировать; им откровенно нет никакого дела до реакции социума на их действия. Они просто играют в те игры, которые им интересны, ставят перед собой вполне умозрительную задачу: интересно, а как будет выглядеть русский язык, если табуированная лексика перестанет быть табуированной? – или: какие качественные изменения могут произойти в культуре, когда психоделический опыт станет равноправной ее составляющей? И решают эти задачи ради собственного исследовательского удовольствия. Я же говорю – аутисты. Мне, кстати, эта позиция чрезвычайно близка и мила, хотя как стратегия она, конечно, никуда не годится. Ну и ладно.

И последнее. Когда я писал об Инспекции «Медицинская герменевтика», мой компьютер, всего неделю назад подвергшийся профилактическому осмотру, вдруг вышел из строя и начал проделывать удивительные кунштюки: клавиатура взбесилась, вместо одной буквы (каждой) начала выдавать по четыре, произвольно меняя кириллицу на латиницу; иконки на рабочем столе замигали, как праздничная иллюминация, и начали меняться местами: вместо текстового редактора Word открывается Netscape messenger; вместо «корзины» – «панель управления». То есть галлюцинировала несчастная машина самым натуральным образом. Так вот.

Надеюсь, образ Инспекции «Медицинская герменевтика» в результате моей работы с ним не только остался неуточненным, но и вовсе расползся по швам.

Я, по крайней мере, старался.

56. Мистификация

Будучи сам в некотором роде порождением мистификации, я, разумеется, не могу обойти эту тему вниманием.

Если в русской литературе мистификация – обычное дело, то художники, увы, разрабатывают эту золотую жилу не столь активно, как можно было бы.

Блестящими мистификаторами были, конечно, Комар и Меламид, а лучшей из их мистификаций – сфальсифицированный «специальный выпуск» «Геральд трибюн» от 21 сентября 1978 года, где Комар & Меламид поведали миру о том, что раскопали на острове Крит скелет Минотавра. (Скелет был собран художниками из настоящих человеческих костей и бычьего черепа.)

На моем рабочем столе лежит каталог выставки «Культура Кеме», состоявшейся в Петербурге еще в 1994 году. Авторы проекта Дмитрий Шубин, Роберт Овакимян, Наталья Першина, Сергей Свешников, Владимир Фильев, Максим Эмк. Если не обращать внимания на обложку, каталог, на первый взгляд, не слишком отличается от обычного буклета, подготовленного для археологической выставки, интересной лишь узким специалистам. Читая рассуждения о том, что после гибели независимого египетского государства возрождение и логическое продолжение культуры Древнего Египта состоялось вдали от собственно египетской территории, рассматривая черно-белые иллюстрации, изображающие предметы материальной культуры Кеме разной степени сохранности, я, находясь в здравом уме и твердой памяти, которая подсказывает, что каталог сей был подарен мне самим автором проекта Шубиным и снабжен соответствующими пояснениями, начинаю с сомнением думать, что никакая это не мистификация, а обычный итог многолетнего кропотливого труда группы историков и археологов. Конечно, когда речь наконец заходит о проблеме реконструкции воздушных змеев – «летающих храмов» Кеме, – все становится на свои места. Конечно же, мистификация. Лучшая из тех, благодарным свидетелем которых мне доводилось становиться.