Михаил Генделев - Великое [не]русское путешествие

Любознательность их была безгранична. В виду Миссолонги за бортом я им близко к тексту подал горестную историю лорда Байрона Д. Г., этого гордого солнца английской в переводе Маршака поэзии, этого «из тучи сознания блещет молния» [312] …«из тучи сознания блещет молния». — Искаж. цит. из предисловия П. Б. Шелли (1792–1822) к лирической драме «Освобожденный Прометей» (1819). (впрочем, это, кажется, из Шелли Перси Биши), в общем, по нашему с Людкой и Милкой консенсусу — клевого чувачка.

Народно-освободительную деятельность лорда девушки не одобрили, но художественное стихотворение:

произвело должное впечатление.

На каденции перед финалом —

(шел второй час второй литрухи «Метаксы», так что вы можете меня понять. — М. Г. ), так вот: «…растворенный в чаше…»

девки мрачно потупились, а я вспомнил, что это не Байрон, а таки Перси Биши, но этого им не сказал, не хотелось огорчать.

Любопытная вещь поэтический темперамент. Возьмем лорда, ваше здоровье, девушки, возьмем Джорджа Гордона: дивной красоты самец, материально обеспечен, 42 года в стране, + 3 (?), ну максимум + 5 (?), разведен. Ни в чем себе не отказывал, включая в сестренке. Стихи писал в количествах, причем в громадных, надо сказать, стихи. Один Жуан чего стоит, особенно в переводах Гнедич Татьяны Григорьевны [314] …Гнедич. — Т. Г. Гнедич (1907–1976), поэтесса, переводчица и наставница многих ленинградских переводчиков. , знал могучую старуху, царство ей небесное.

Стихи писал классно, про жизнь понимал лет на полста вперед, темперамент таланта имел не надувной, девочки и мальчики под него в очередь стояли, телефон не отключали, в газету не воздвигал колонки.

Нет, потянуло, понимаете, и ведь не мальчик — в годах мужчина, — потянуло принять участие в нац. освободиловке! О каковой сочинитель К. Прутков, тоже изрядный стихотворец, так справедливо воспел:

(цит. по памяти. — М. Г. Тем более, что качает).

Оживал Байрон, сидючи в райцентре Миссолонги, по его же словам, только когда в плен к его диким барбудос, чегеварос и прочим товарищам по партизанской борьбе попадали турецкие офицеры. В отличие от вонючих повстанцев, образованные, в Йелях да Сорбоннах дипломированные, языкознатцы, Байрона Д. Г. цитировавшие наизусть и, в отличие опять же от соратников, знавшие, кто такой Прометей (тьфу ты черт, вона опять опростоволосился! «Прометея» написал Перси Биши Шелли. Это Китс написал «Гипериона», а Перси Шелли Биши — как раз «Прометея»! Вот я и говорю… — М. Г. ). И кто его написал.

Но и прежде, чем турецких корнетов скупые на слова, но суровые в душе свободолюбивые эллины использовали по своим небольшим сексуальным надобностям (старинный партизанский обычай), свободолюбивый лорд мог с ними (турками) перекинуться парой свободолюбивых слов о том о сем. О том, что «поэзия — самая верная вестница, соратница и спутница народа, когда он пробуждается к борьбе» (Перси Шелли Биши)!

И что это нас, стихотворцев, поэтически широко мыслящих людей, не дураков, вопреки общественному мнению, и рационалов (тоже вопреки — без отточенного рационального сознания да и вообще без серьезного аналитического аппарата, без отточенного интеллектуального инструментария — хрен что толковое напишешь! Знаю, что говорю. Это:

А по сути, девочки, Пушкин А. С. имели в виду поэтическую отстраняющую «глупоту», не прозаическую глупость современных письменников… И уж никак не руководство к действию. Байрон, Перси, да и сам А. С., поумнее в поэзии, чем в прозе. Да и в жизни… — М. Г. ), так вот, что это нас, сочинителей стихов и поэтов, так несет на солененькое?

Что это за эксперименты с моралью?

Ну в пидарасы податься — святое. Без легкой секс-абберации мало кто может.

Ну не моногамны мы, мягко говоря…

Ну повесил Гаврила Романыч мужичонку из пугачевствующих. И современнички пошептывались, что из любопытства истязал и замучил… [315] …повесил Гаврила Романыч… из любопытства… — История о двух смутьянах, повешенных Г. Р. Державиным (1743–1816) во время пугачевского восстания, сохранилась в записи А. С. Пушкина (со слов сен. Баранова). Пушкин добавил: «Дмитриев уверял, что Державин повесил их из поэтического любопытства».