Александр Диденко - Чучело человека [СИ]

— Друзей у меня не имелось, и я никогда никому не говорил, что серая глыба в экспозиции окаменелостей — моя мама, что, собственно, экспозиция окаменелостей… — Щепкин заплакал, низко опустив голову, совсем не стыдясь присутствия почтальона, — эта экспозиция и есть ее могила. Ее склеп.

Под матерью, будто в насмешку, висела табличка, которую читать без содрогания Щепкин не мог, потому, возвращаясь домой, он подолгу плакал: «Прачка», — было выведено на табличке, а ниже обозначены год «1342 до НЭ», материал «шамот» и уведомление: «Н/И античный скульптор». Пытавшегося скандалить Щепкина несколько раз доставляли в отделение милиции, составляли протокол и предупреждали, что следующий дебош может оказаться для него роковым. В конце-концов бунтовщик успокоился, перестал ходить к матери, слег на раскладушке и предался размышлениям. Он как бы свернулся внутрь себя, погрузился в болезненно сомнамбулическое, без мыслей, состояние, взялся подворовывать газеты, читать до «водораздела» — до 38 страницы, ждать чего-то особенного и плакать.

Сейчас, когда прошло несколько лет, и болячка кое-как зарубцевалась, он может сказать, что в общем-то личная трагедия и толкнула его на создание «VOSSTANOVLENIE Ltd». Не прямо, разумеется, а, возможно, через подсознание, ибо ничто, никакая рана не уходит от тебя, живет в тебе, не выявляя себя, но действует, действует незримо, опосредованно. Он создал Компанию, чтобы для других подобное не повторилось, чтобы близкие не уходили, жили подле. Но потом понял, что неправильно это. Не сам понял. Вернее, сам, но с помощью письма, кое получил довольно оригинальным способом — в окно автомобиля. Потому и не знает, где его искать, анонимного единомышленника своего… Про голоса же под раскладушкой на всякий случай умолчал.

— Знаешь, Володя, — сказал почтальон доброжелательно, — а ведь Рублев твой — порядочный мудак!

Что-то холодное и чужое зашевелилось в животе у Щепкина, собеседник стал куда-то удаляться, пропадать в дымке, Щепкину захотелось ударить его чем-то тяжелым, существенным, но сил хватило лишь на то, чтобы поднять руку и безвольно опустить ее на блюдце.

— Нами установлено, что переговоры, которые он вел от твоего имени в кругах, куда его никогда не приглашали, не привели к каким-либо существенным результатам. И слава Богу! Он искал человека, который прислал тебе некое письмо… — Почтальон навис над разом посеревшим Щепкиным. — Кстати, где оно?… Не молчи. Ничего, мы найдем и письмо, и сочинителя.

Щепкин почувствовал позыв к рвоте, он наклонился, чтобы опорожнить желудок, но вдруг упал на пол и затрясся в страшном ознобе. Исторгся неудержимым потоком, хлынул из распахнутого горла чай, выбросил Щепкин руки, будто показывая, что вот он, дескать, какой — ничего не имеет и ничего с собой не забирает, закрыл глаза и понесся к матери; а почтальон, заглянув в его бесполезные зрачки, пнул и сказал, что не нужно было выпендриваться, что не нужно было соваться, после чего сплюнул и удовлетворенно рассмеялся; однако вспомнив, что пришел совсем не за этим, вдруг засуетился, забегал, принялся искать что-то важное, настоятельное.

Через час бесплодных поисков, почтальон выудил из рюкзака телефон. Доложив, что компьютерные диски не найдены, а Щепкин мертв, он получил указание «убрать» тело. Еще через четверть часа, руководимые почтальоном два молчаливых человека в белых халатах снесли Щепкина к машине скорой помощи, включили мигалку и покатили в неизвестном направлении.

Избавившись от тела, почтальон прибыл к руководству для изложения обстоятельств проведенной операции. Его встретил никакой мужчина, восседавший в огромном кабинете за бескрайним столом, правая часть которого оказалась уставленной равновеликими цвета слоновой кости телефонами, а на левой части покоилась огромная ваза с клубникой.

Почтальон доложил, что задание выполнено, а Щепкин мертв.

— Что с телом? — спросил никакой.

— В реке, товарищ полковник, — ответил почтальон и смутился под взглядом: — так ведь утоп же.

— Документы?

— Не нашли. — Подчиненный опустил глаза. Оправдывая неудачу, он вдруг спросил с надеждой в голосе, ожидая, видимо, что руководитель вроде хранителя некой вселенской истины развеет неоригинальные сомнения: — А может, не было их? Блефовал, может, он?

— Может, и блефовал. — Никакой поднял телефонную трубку и свободным кулаком погрозил подчиненному. — Смотри у меня!

Руководитель соединился с еще более высоким и слово в слово повторил услышанное. В разговоре руководителя с еще более высоким, почтальон расслышал несущиеся из трубки весьма непечатные выражения, и они напугали его. Лицо руководителя начало приобретать баклажанный оттенок, баклажан сменился огурцом, дозрев до бледной тыквы и не обещая ничего хорошего, палитра, наконец, остановилась. Руководитель, повесив трубку, повернулся к подчиненному.