Джессика Парк - 180 секунд

Стеффи замолкает, подбирая слова, и я захлопываю рот рукой, чтобы не закричать вслух.

– После такой мощной терапии нормальные клетки становятся чрезмерно плодовитыми. Начинается перепроизводство белых телец. В свое время это меня спасло, но всегда был риск, что из-за этого разовьются другие виды рака. И сейчас…

– Нет, – говорю я.

И повторяю – спокойно, но настойчиво:

– Нет!

Я этого не допущу. Никогда, ни за что.

– У меня неизлечимая форма рака. Называется острый миелоцитарный лейкоз. Всё очень серьезно.

Я собираюсь и перестаю паниковать. Сосредотачиваюсь на фактах, потому что больше ничего не остается.

– Так. И какие планы?

– Никаких. Здесь ничего не поделаешь.

– В смысле?

Перед глазами всё плывет, поэтому я зажмуриваюсь.

– Единственный вариант – химиотерапия, как раньше. Хотя я тогда была маленькая, я прекрасно помню, какой ад пережила – и твердо знаю, что второй раз этого не будет. Химиотерапия вообще не бывает приятной, но тот конкретный вид, который я проходила, – это нечто. И я больше не хочу. Ни за что. Исключено.

Решимость в голосе Стеффи пугает меня до чертиков.

– Я принимаю лекарства, но толку от них немного.

Я не смирюсь. Мы не позволим раку убить Стеффи, после всего, что она с успехом выдержала. Я начинаю мерить шагами комнату.

– Стеффи, ты должна лечиться. Я приеду и останусь с тобой. Я помогу тебе пережить терапию. Это очень тяжело – я всё понимаю – но мы справимся.

Я знаю, что через несколько секунд у меня не останется сил, и пусть лучше она поскорей согласится.

Стеффи отвечает – очень тихо и нежно:

– Нет, Элисон. Я не буду проходить химиотерапию. И тебе не позволю при этом присутствовать. Даже если я смирюсь, к тому ограниченному времени, которое мне осталось, прибавится всего пара месяцев. В лечении нет смысла.

Пара месяцев.

Я судорожно хватаюсь за стол. Сейчас упаду. Это невозможно. Я вижу какой-то яркий, необычайно достоверный кошмар. Но я проснусь. Проснусь, и окажется, что всё в порядке.

– Стеффи… Стеффи…

Я задыхаюсь. Мне не хватает воздуха.

– Послушай, Элисон. Послушай очень внимательно.

Она чуть не плачет, и у меня сжимается сердце, когда я слышу, как у нее прерывается голос. Я привыкла, что Стеффи мужественная и храбрая.

– Мне очень жаль, что так вышло. Ни о чем другом я так не жалею. Я собиралась сказать тебе раньше, но не смогла.

– За этим ты и приехала…

Я встаю и начинаю бешено метаться из спальни в гостиную и обратно, как будто пытаясь убежать от страшного известия.

– Ты тогда уже знала, что больна?

– Да. Только что узнала. Но я боялась представить, как ты тогда будешь на меня смотреть, и откладывала, пока время не начало поджимать. Я просто была не в силах вообразить твое лицо, твои переживания… Но теперь я всё время уставшая, я ужасно себя чувствую, и ты должна знать, в чем дело.

Я стараюсь контролировать голос и слова.

– Стеффи, чем я могу помочь? Наверняка есть какие-то варианты. Я немедленно к тебе вылечу. Я что-нибудь придумаю. Только не отказывайся. Мы найдем другого врача, другую клинику. Мы всё уладим, слышишь?

– Блин, Элисон, это нельзя уладить! – От ее резкого тона я вздрагиваю, как от удара. – Это нельзя уладить. Точка. Я умру.

То, что говорит Стеффи, наконец доходит до меня во всей полноте, и я невольно застываю на месте. Останавливается время, сердце, жизнь.

– Когда?

Тишина мучительна. Наконец Стеффи отвечает:

– Два-три месяца. Плюс-минус.

Звук, который вырывается из моей груди, очевидно, громок и страшен, потому что рядом со мной тут же оказывается Эсбен. Я прихожу в себя на полу, сама не зная, как оказалась там. Я лежу, вжимаясь головой в ковер и крепко стискивая в руке телефон. Эсбен обнимает меня за талию и пытается поднять. Но я не в силах пошевелиться.

– Не надо ничего говорить, Элисон, – спокойно, очень спокойно продолжает Стеффи. – Всё решено, мне очень жаль, но дальше будет именно так. Я так хочу.

В ее словах я слышу искреннюю боль.

– Это – последний раз, когда мы с тобой разговариваем.

– Нет! Нет! – Я бью рукой по полу. – Стеффи, нет!

– Да. Будет очень плохо, и я не хочу, чтобы ты видела, как я гнию заживо. И – нет, не надо возражать… прекрати. Ничего не говори! – предупреждает она, когда я уже не могу сдерживаться. – Мало того, что тебе придется наблюдать, как болезнь убивает меня. Мне страшно подумать, что после этого будет с тобой. Страшно.

Она на пределе – это ясно – но продолжает, прямо и откровенно: