Эндрю Хёрли - Лоуни

Хэнни рисовал Элс в окне в «Фессалии», с колокольней на заднем плане и машиной Леонарда, припаркованной сбоку. Элс на траве под огромным желтым подсолнухом с котом-альбиносом в руках. Рисунок, который брат делал, когда заснул, изображал его самого и Элс, стоящих рядом. Они держались за руки, а между ними был смеющийся младенец.

Дурачок, он думал, что это его ребенок. Когда Элс положила его руку себе на живот и он ощутил, как младенец бьется у нее внутри, словно ягненок в чреве матери, Хэнни решил, что девочка дразнит его подарком, который сделает ему однажды. Вот почему брат хотел снова идти к Стылому Кургану. Он хотел получить свой подарок.

Но я не мог взять его туда. После того, что сказал Паркинсон.

Я достал клочки бумаги и ненужные ему карандаши из-под кровати и натянул на брата простыню. Он не пошевелился. Он и понятия не имел, что должно было произойти с ним завтра в обители. Он не вспомнит об этом месте, пока мы не прибудем туда. Я смотрел, как Хэнни спал, и жалел, что его мирный сон долго не продлится. Я знал, что его принудят делать в обители, но, даже если я попытаюсь предупредить его, он не поймет. У меня мелькнула мысль, что можно ускользнуть от всех и спрятать Хэнни в Лоуни, когда придет время ехать в отель, но в этом не было смысла. Мать не отступится и заставит Хэнни ехать. Я знал, что меня принудят помогать привезти его туда. А также держать его в счастливом неведении относительно того, что на самом деле мы собрались с ним делать. И я ненавидел Мать за это.

Вопреки тому, что говорила миссис Белдербосс на исповеди, отец Уилфрид вовсе не казался мне таким уж отсутствующим. Это его рука по-прежнему продолжала толкать Хэнни к уготованной ему роли пробного камня, на котором будет доказана любовь Господа к верующим в Него.

Я помнил лица наших прихожан в тот последний раз, когда мы были в обители. Частью испуганные, частью восторженно алчущие быть свидетелями чуда, когда Хэнни выпил целую кружку святой воды и начал давиться. Мать хотела помочь ему, но отец Уилфрид удержал ее:

— Подождите. Пусть Господь сделает Свое дело.

Хэнни согнулся и начал задыхаться. Когда он выпрямился, его рот то открывался, то закрывался. Отец Уилфрид крепко держал его голову, пристально глядя в его широко раскрытые, полные ужаса глаза, и все повторял и повторял: «Возрадуйся, Дева», пока к нему не присоединились все остальные.

— Говори, — сказал, отец Уилфрид.

Все замолкли, вслушиваясь в тот очень слабый звук, который вырвался из горла Хэнни.

— Говори, — повторил отец Уилфрид. — Говори.

Он стиснул голову Хэнни и начал трясти ее. Хэнни открыл рот шире, но не издал больше ни единого звука. Хотя отец Уилфрид заглядывал ему в горло с выражением муки на лице, как будто видел, как исчезает чудо, подобно воде в стоке. Он продолжал благодарить Бога за то, что Его дух низошел к нам. За то, что Он позволил нам увидеть Его могущество и щедрость. За то, что дал нам попробовать вкус дара, который мы могли бы получить, если бы молились дольше и жарче.

Теперь, когда в «Якоре» наступила тишина, я услышал, как в поле блеет овца. Она одиноко стояла в вечерних сумерках, тыкаясь носом в белеющую у ее ног кучку. Когда я вышел из дома, она побрела прочь и улеглась под деревом. Я пролез через проволоку и продрался сквозь высокую траву, чувствуя, как брюки промокли и облепили мне ноги. На земле валялся комок белой ваты, затем я обнаружил маленькое копытце, черное и полированное, как выброшенный приливом моллюск. Это был ягненок, разорванный в клочья собакой Коллиера. Я даже не смог найти голову.

Когда я вернулся в дом, я увидел отца Бернарда, который аккуратно перекатывал яблоки из подобия фартука, который он сделал из своей куртки, на стол. Он поднял глаза, когда я вошел, и бросил мне одно яблоко. Я успел вытащить руки из карманов и поймал его.

— Где вы их взяли? — спросил я.

— Во дворе, — улыбнулся отец Бернард.

— Здесь?

— Да. На всех яблонях полно яблок.

— Но как это возможно?

— Может быть, это ранний сорт, не знаю. Не хочешь съесть одно?

— Я не голоден.

— Как знаешь, — сказал священник и откусил от яблока, которое он предварительно обтер об рукав.

Сок потек у отца Бернарда по подбородку, и он подставил сложенную чашечкой ладонь, чтобы поймать капли.

— С Клементом все в порядке? — спросил я.

— А, да, думаю, да, — ответил отец Бернард, вытаскивая носовой платок. — Честно говоря, он не так много говорил.