Матиас Фалдбаккен - Ресторан «Хиллс»

– Как и все рабы, девушки считают, что все за ними только и наблюдают, хотя на самом деле это вовсе не так, – бормочет мужчина с глазными яблоками, поглядывая на меня. Что он хочет этим сказать? Присмотрел бы лучше за своими глазами, а то они того гляди выкатятся из черепушки. Ага, за своим столиком появился обвиняемый в мошенничестве актер. И тут же старик Юхансен на антресолях ударил по клавишам; на сей раз это Бах, он выбрал Гольдбергову вариацию № 5, с ускорением темпа. Эти мелкие события возвещают, что времени ровно десять утра.

– Я бы водочки выпил, – говорит актер.

– Вам подать «Бельведер», – спрашиваю я, – или «Рейку»? – Это исландская водка, и я знаю, что время от времени он ее пьет.

Актер пыхтит как кит, кажется, что сама жизнь улетучивается из его тела. Потом он со свистом втягивает воздух через нос, выпускает его и бормочет «Бельведер» таким густым и хриплым голосом, что исходит он, кажется, из самых кромешных глубин ада. Я задерживаюсь на пару слов у стойки Шеф-бара; если меня тянет на разговоры, то болтаю я с ней. Она рассказывает, что вчера средь бела дня у нее в машине совершенно некстати полетел ремень ГРМ, и еще что руандийская народность тва, как ни странно, гончары, делают керамику, это совершенно не свойственно пигмейским племенам; как правило, пигмеи выменивают для себя сельскохозяйственную продукцию, металлические изделия и керамику на мясо. Не извольте сомневаться, Шеф-бар уже сумела где-то раздобыть прелестный керамический горшочек тва.

– Послушай, а эта девушка, она кто? – невпопад спрашиваю я.

– Насильник, – отвечает Шеф-бар загадочно (как это часто с ней бывает, если она не находится с ответом), – вступает в схватку не с мужчиной, не с женщиной, а с сексуальностью как таковой.

Что такое? Улыбнувшись, она рассказывает, что керамический горшочек тва стоит у нее дома на серванте и он изумительного качества.

Хрюшон является ровно в 13.30 и усаживается, сложив руки на коленях. Это человек слишком приличный, обладающий слишком хорошим вкусом, слишком утонченный, чтобы к месту и не к месту тянуться за телефоном. Суетливое чтение смс и социальных сетей отдает незрелостью. Если человек каждую секунду лезет за телефоном проверить, что там нового, то он либо еще не вышел из детства, либо являет собой продажную девку – именно так, и пусть с моей стороны мещанство высказываться подобным образом. Независимые, уравновешенные люди, добившиеся определенного статуса, не занимаются такой ерундой. Но вот дернуло же меня сказать Хрюшону, что юная дама, которую он ожидал вчера, заходила к нам, и не только вчера, но и сегодня с утра; почтенного Хрюшона это известие толкает в пучину телефономании.

– Она здесь была сегодня утром? – широко распахивает он глаза.

– Да.

– Осведомлялась обо мне?

– Сегодня нет.

– А вчера?

– Да, вчера осведомлялась.

– Вы позволите?

Из внутреннего кармана пиджака, безупречного, а не из кармана брюк, безукоризненных, он выуживает телефон, богопротивный. Тычет в него. Позвонить собирается, думаю я, или послать сообщение? Небезынтересно. Я наблюдаю. Позвонит, или пошлет смс? Воспользуется ли для передачи того, что ему нужно сообщить, голосом или пальцами? Постукивает по стеклу кончиками пальцев. С того места, где я стою, невозможно разглядеть, ищет ли он номер или набирает текст. Он поворачивается ко мне вполоборота, показывает знаками «две минуты» и идет к выходу. Пробираясь между полотнищами суконных портьер, берегущих тепло, портьер, обрамляющих дверь, он подносит телефон к уху. Интересно. Мне видно, как он выходит на улицу и даже закуривает сигарету. Минуты три курсирует взад-вперед, втягивая в легкие табачный дым, делает затяжку за затяжкой, а говорит на выдохе. Между затяжками плавно жестикулирует правой рукой, в которой зажата сигарета без фильтра. Вернувшись, бросает:

– Ладно.

И я подхожу с бутылкой белого бургундского, молниеносно откупориваю ее ключом для открывания бутылок, он у меня лежит в правом кармане официантской тужурки, и наполняю его бокал.

– Нас сегодня будет трое, не четверо, – говорит Хрюшон. А потом: – Я, знаете ли, хотел бы поговорить с вами об одном деле.

Я убираю со столика лишние посуду и прибор, предназначавшиеся четвертому.

– Вот как?

– Я уже давно подумывал вам об этом сказать.

– Извольте, – говорю я.

– Вы знаете, – говорит Хрюшон, – вы знаете, когда Питер Нортон в 1999-м году купил письма, которые Джойс Мейнард выставила на «Сотбис»…