Стейс Крамер - Абиссаль

Норей Адельстин.

Молчаливые могилы смотрели нам в спины, небо заволокло грозовыми тучами, обнаженные ветки кладбищенских деревьев послушно кланялись. Никто из нас не ожидал такого исхода. Джеки скончался еще до приезда бригады врачей. Его смерть стала для нас настоящим ударом. Я еще никогда не видела Лестера таким подавленным. Еще бы, ведь он прекрасно понимал, что эту трагедию можно было не допустить. Мы получили предупреждение, в котором ясно говорилось, что одного из Боуэнов скоро не станет. Но Лестер совсем забыл, что Джеки – тоже его семья и он также находится в неменьшей опасности, чем Ванесса, Ноа и Арбери. Теперь Лестер стоял у могилы своего приемного сына и ему едва удавалось сдерживать слезы.

Холод коснулся моей спины, я обняла себя, вдруг в груди что-то защемило.

– Будь ты проклята!

Я вздрогнула, обернулась и увидела позади себя мать Беккс. Худющую с мраморной кожей и огромными синяками под глазами. У меня тут же перехватило дыхание, а сердце забилось с нечеловеческой скоростью.

– Будь ты проклята! Будь ты проклята!

Это последние слова, которые я услышала из уст матери Ребекки. Она выкрикивала проклятия мне вслед, пока я бежала по скользкой земле. Это ужасное воспоминание полоснуло по мне, словно ножом. Я медленно отошла от семьи, все так же обнимая себя, скрывая свой гипертрофированный страх, а затем я побежала. Тревожа покой мертвецов под толщей земли, я старалась убежать как можно дальше. Затем остановилась у одного старого надгробия, села на землю, дрожащей рукой полезла в карман куртки, чтобы достать таблетки. Две горькие пилюли положила на язык, проглотила и закрыла глаза. Я громко дышала и чувствовала, как капельки пота скользят по разгоряченному телу. Немного успокоившись, я открыла глаза и удивилась. Только что дул ветер, клонил ветки к земле и тучи вот-вот должны были испражниться ледяным дождем, но теперь от беспокойной погоды не осталось и следа. Абсолютная, благоговейная тишина. Которая длилась недолго. Я услышала приближающиеся шаги, обернулась и увидела его…

– Джеки… – шепотом сказала я.

Он остановился в паре метров от меня, посмотрел на лазурное небо, затем на меня, перепуганную до чертиков. Я впилась ногтями в размягченную землю, застыла в ужасе. А он тем временем подошел ко мне, сел рядом. Я, раскрыв рот, уставилась на него.

– Знаешь, больнее всего ранит не пуля, а осознание, – внезапно начал он. – Когда ты лежишь на земле, смотришь на небо, понимаешь, что скоро издашь последний вздох и осознаешь, что, как бы ты не ненавидел свою жизнь, тебе не хочется умирать… Как же сильно хочется жить, когда конец неизбежен!

Я и не заметила, как мои щеки стали влажными. Я продолжала на него смотреть, не смыкая челюсти, не стирая слез.

Джеки медленно поднялся, нехотя пошел вперед, но вдруг снова остановился и обернулся.

– Позаботься о Вашингтоне. Кроме тебя, теперь он никому не нужен.

И затем он ушел.

– Эй, ты как?

Я резко открыла глаза. Вновь бушевал ветер, и небо, залитое мрачными красками, предвещало что-то нехорошее. Рядом стоял Доминик, оглядывая меня с головы до пят. Я лежала на чьей-то заброшенной могиле, окоченевшие пальцы до сих пор сжимали горсть кладбищенской земли.

– Как и все, – ответила я.

– Этот мальчишка был лучшим из нас. Черт!.. Я найду того, кто это сделал, и пристрелю его. Но не сразу. Сначала я как следует поиздеваюсь над его телом и разумом, чтобы он молил меня о смерти.

Все, включая Доминика, думали, что убийство Джеки – это очередной план мести людей Дезмонда. И только я одна знала правду. Настоящей убийцей была Норей, вернее, она наняла кого-то, чтобы отомстить за своего сына. Наверняка Норей проследила за мной в тот день, когда я наведалась к ней, чтобы убедить ее переехать. В тот день, когда я хотела ее спасти… То, что она сделала, – это ужасно, но имею ли я право судить несчастную мать? Имею ли я право рассказать правду остальным из «Абиссали», чтобы те мгновенно нашли ее и жестоко убили?

Я решила молчать.

Вашингтон сразу почувствовал неладное. Пес не притрагивался несколько дней к еде и все время проводил у двери комнаты Джеки. Однажды я подошла к нему. Сердце мое сжалось от тоски и жалости. Я присела рядом с ним, запустила пальцы в его мягкую, черную шерсть.

– Он не вернется, – прошептала я, поглаживая пса.

Я вновь заплакала, опустила голову к Вашингтону, обняла его.

– Он больше не вернется…