Он увидел, что Изабель опустила голову, и сказал:
— Я никогда не испытываю грусти при пробуждении, Изабель, я в своем времени намного счастливее большинства людей потому, что прилетел сюда, в Шато де Оекс, и у меня есть Филипп и месье Ольтрамар.
— И я, — добавила она.
— Вы великолепны, — сказал Гордон. — Вы просто великолепны, Изабель, и я выпью за вашу любовь. Давайте выпьем за нее!
Мы так и сделали.
Любимой музыкой Гордона, как он сказал мне, был концерт для кларнета Моцарта.
Когда мы подъехали к дому Филиппа, возле него парковался автомобиль. Офицер жандармерии беседовал с месье Ольтрамаром. Увидев нас, Ольтрамар просиял. У него есть ключи от входной двери дома Филиппа, она открыта, и мы сразу же видим: в большой гостиной вновь стоит «Мыслящий». Я это предсказала. Я знала это. Но в это мгновение у меня кружится голова.
Офицер жандармерии сообщает: «Статуя была предложена одному антиквару в Цюрихе двумя мужчинами. Они, однако, заметили, что антиквар вызвал полицию и быстренько сбежали, оставив статую».
Потом мы остаемся одни. Наступила ночь. Филипп приносит щепки, буковую древесину, большие поленья и разжигает в камине огонь. Мы сидим рядом, перед нами «Мыслящий» в пляшущих отблесках пламени. Я кладу руку на плечи Филиппа. Свет и тени на статуе. Кажется, с того момента, как она существует, у нее были сотни разных лиц. По улице за окном проходят люди. Смех. Потом опять становится тихо. Мы так счастливы, говорю я.
— Да, — соглашается Филипп, — так счастливы…
Я еще раз прочитал дневниковые записи Изабель и при этом с удивлением отметил, что в тот день на склоне горы говорил и думал совершенно иначе, чем очень долгое время до этого. Совсем иначе. В начале этого повествования меня переполняло отвращение к этому миру и людям, и я цитировал «Чудовище» Хорстмана. Но вот я заговорил о зле, которое никогда не побеждает. И о добре, которое в конце концов всегда побеждает. Что произошло со мной с тех пор, как я встретил Изабель? Какой подарок эта поздняя любовь!
Здесь, перед камином, она говорила о любви.
И пару раз за эти дни — о Пьере Лерое…
Кати Рааль подержала перед камерой белый кусок картона, на котором жирным шрифтом было написано:
ГАМБУРГ.
ИНТЕРВЬЮ С ДОКТОРОМ БРАУНГАРТОМ.
Бернд Экланд за камерой, установленной на штативе, тихо произнес:
— Пожалуйста, фрау доктор Рот…
Валери сидела напротив крупного мужчины за столом, загроможденном книгами и бумагами. Его очень светлые серо-зеленые глаза внимательно следили за всем происходящим.
Работала камера.
Валери, глядя в камеру, сказала:
— Это доктор Михаэль Браунгарт, директор экономического института ЕПЕА в Гамбурге. Его супруга является членом правления Гринпис Интернэшнл…
Это было в начале второй половины дня 14 октября 1988 года. 17 октября, тремя днями позже, киногруппа должна была встретиться с федеральным министром экологии в Бонне и отснять материал о его позиции по вопросам перевозки диоксина.
В офисе доктора Браунгарта все стены были увешаны стеллажами, целиком забиты папками-скоросшивателями, книгами, деловыми бумагами. Изабель, Марвин и Гиллес сидели в углу комнаты и внимательно слушали.
— Господин доктор Браунгарт, — обратилась Валери к удивительно молодо выглядевшему мужчине. — Что означает аббревиатура ЕПЕА?
Браунгарт провел рукой по темно-русым волосам.
— С английского аббревиатура расшифровывается так: Enviromental Protection Encouragement Agency. По-немецки это приблизительно означает: «Агентство по защите окружающей среды». У нас есть офисы в Лондоне, Нью-Йорке, Сан-Паулу и Москве.
Мужчина говорил быстро.
— Вы физик?
— Да.
Валери наклонилась вперед.
— Господин доктор Браунгарт, несмотря на многочисленные протесты против открытых хранилищ радиоактивных отходов, в ФРГ существует в среднем пятьдесят четыре установки по ликвидации отходов.
— Они имеют точное название, — сказал Браунгарт. — Электростанции, производящие энергию при переработке отходов. Это психологический расчет. Неологизм появился, чтобы не прослеживалась явная связь с атомными электростанциями. Пятьдесят четыре электростанции, производящие энергию при переработке отходов, да. Заказ получен от городов. Но и с появлением этих электростанций гражданские протесты не прекратились.
— Почему?
— Потому, что они не так уж хороши. При сжигании в факеле высвобождаются такие попутные газы, как диоксин и новые ядовитые соединения. Первые измерения дали страшные результаты. И тут появились электромагнаты из Союза. Они не хотят терять сверхмощности, которые обязаны производить благодаря закону 1935 года. Но произошло слишком много всего, политики в Бонне и в федеральных землях разозлены. Хорошо, говорят те, из Союза, делаем вам предложение: вы задыхаетесь от особого мусора. Мы предоставляем вам электростанции по переработке отходов технологий высочайшего класса. Подметили тонкий психологический расчет? Атомные электростанции — электростанции по переработке отходов! И пожелание при этом то же самое: все должны покупать у нас. Мы должны быть монополистами. — Браунгарт разгорячился и заговорил еще быстрее. — Электростанции по переработке отходов после атомных станций — очень удачный бизнес! Ожидается объем инвестиций от тридцати до сорока миллиардов дойчмарок. Поэтому-то в строительстве принимают участие многие крупные концерны. Атомными электростанциями девяностых годов будут электростанции по переработке отходов электромагнатов!
Читать дальше