Йоханнес Зиммель - Весной в последний раз споет жаворонок

Начав говорить, Марвин не мог остановиться.

Если бы я был моложе, я бы тоже был таким, подумал Филипп Гиллес.

— Я попытался договориться с несколькими популярными авторами — только попытался, — они хотели написать об этом, но издатели не хотят публиковать подобное, да это и понятно.

— Гм.

Гиллес сидел тихо, почти не двигался.

— Только «Время» не испугалось. Они отправили одного редактора туда и напечатали его сообщение. И никто не подал на «Время» в суд, никто! Но статья, конечно же, ни на йоту не изменила ничего ни здесь, ни в Штатах. Атомщики продолжают свой бизнес, и ни один депутат в бундестаге не счел нужным и достойным своих стараний поставить этот вопрос на обсуждение. И ни одного обывателя это не взволновало. Протестов не было, не было ничего вообще! Некоторое время я был безработным, обеспечить существование съемкой фильмов не смог. Теперь я в физическом обществе Любека. Дом в Висбадене продал, жить там стало невыносимо. Снимаю квартиру недалеко отсюда. Говорят, что Сюзанна в Южной Америке. Давно ничего о ней не знаю. Надеюсь, что у нее не слишком много трудностей. Она такая искренняя, импульсивная.

Три человека сидели в большой гостиной дома Герхарда Ганца. Время прилива давно прошло, вода ушла, и была видна черная полоса ила, и птицы на ней, склевывающие червей и рыбу, и гуляющие по асфальтированной дорожке радостные отпускники. Их смех далеко разносился в горячем воздухе.

Марвин провел рукой по волосам, поднялся и принялся ходить взад-вперед.

— Я лишь немногое рассказал вам о том, что пережил, побывав на атомных станциях, всего лишь малую толику. У нас в институте есть документы об ужасных злодеяниях, творящихся ежедневно. О влажных лесах. О бессмысленном перепроизводстве энергии. Я могу доказать, господин Гиллес, что этот мир к 2040 году превратится в кошмарный ад для всех живущих. А ведь я работаю в институте всего ничего. Я, можно сказать, ничего еще толком не знаю.

Он остановился перед Гиллесом:

— Итак?

— Что — «итак»?

— Вы напишете об этом?

Филипп Гиллес молчал.

— Господин Гиллес? — возвысила голос Валери Рот.

— Да?

— Вы хотите помочь нам?

— Нет, — последовал ответ.

Над домом взволнованно кричали чайки.

— Вы не хотите помочь нам? — выкрикнул Марвин.

— Нет.

— Но… но… этот мир можно считать безвозвратно потерянным, если ничего не произойдет, господин Гиллес. Вам это безразлично?

— Совершенно, — ответил седоволосый мужчина и подумал, что его приезд оказался большой ошибкой. Вполне хватило бы и венка, доставленного от его имени Европейской организацией по доставке цветов. Какую заботу о своем друге Герхарде он проявил, приехав на похороны? Герхард об этом ничего не знает. Он вообще ничего не знает. Ему хорошо.

— Что половину ныне живущих людей… — Марвин подтянул джинсы повыше, — всех ныне живущих людей ожидает ужасная гибель — вам это абсолютно безразлично? Даже это?

— Даже это. Безразлично. Совершенно, — был ответ. — Надо все же позвонить на аэродром.

Гиллес поднялся и пошел к телефону, пошел мимо камина и литографии Вебера, на которой мужчина забивал гвоздь в собственный лоб.

Маркус Марвин преградил ему путь.

— У вас что, вообще нет совести?

— Да уймитесь вы со своей совестью! — сказал Филипп Гиллес.

Шесть часов назад он прилетел в Силт из Гамбурга самолетом фирмы «Твин Оттер». В салоне было девятнадцать посадочных мест. Он летел не по расписанию. Все самолеты сейчас летают не по расписанию, сказали ему. Гиллес своевременно зарезервировал один билет с открытой датой возвращения. В маленьком чемодане лежало чистое белье и черный галстук. Перед аэропортом выстроились машины такси. Он сел в первую попавшуюся машину на заднее сиденье, назвал адрес: «Бенен-Дикен-Хоф, пожалуйста».

— Придется немного подождать, — ответил пожилой таксист.

— Почему?

— Везде пробки. Сами посмотрите.

Филипп Гиллес смотрел. Количество машин, снующих по острову, внушало опасения. Они с трудом продвигались вперед даже по широкой Кайтумер-Ландштрассе. Сотни машин двигались с запада на восток и с востока на запад. Вересковая степь цвела, крохотные кустики светились на солнце красно-фиолетовым цветом.

— Все думают, что в сезон мы делаем большие деньги, — говорил таксист. — Большие деньги! Меньше половины от того, что зарабатываем зимой. При этом — большое количество заказов. Передают так часто, что я уже давно отключил эту штуку, — он указал подбородком на переговорное устройство. — Бессмысленно. Не могу проехать из-за пробок. Очень нервничаю. Сегодня работаю последний день. Выйду снова, когда все успокоится. Нет, вы только посмотрите, что за придурок!