Йоханнес Зиммель - Весной в последний раз споет жаворонок

Он включил второе устройство, которое записывало все, что говорилось рядом.

В демонстрационном помещении Ритт сказал:

— Садитесь, пожалуйста, господа. Сейчас вы прослушаете магнитофонную запись разговора двух мужчин. После чего я попрошу сказать нам, узнали ли вы этих обоих или одного из них по голосу.

— Без проблем, — сказал Гонсалес.

— Минуточку! — сказал Марвин. — Не так быстро! Кто записал этот разговор?

— В настоящий момент это к делу не относится, — ответил Дорнхельм.

— И все же, кто это сделал? — настаивал Марвин. — Пока я не узнаю, кто сделал магнитофонную запись разговора, я не буду слушать ее.

— Речь идет, как я вчера сказал по телефону, о разоблачении преступлений с чрезвычайно отягчающими обстоятельствами, — сказал Ритт, стараясь говорить спокойно. — Мы просим вас сотрудничать с нами.

— Но вы ведете себя с нами не как с сотрудниками! — закричал Марвин. — Как сотрудники, мы имеем право знать, кто записал этот разговор.

— Ни в коем случае, — угрюмо и нелюбезно ответил Дорнхельм.

Марвин встал и направился к гардеробу.

— Что это должно означать?

— Я возьму свою куртку. После чего свяжусь с фрау доктором Гольдштайн, моим адвокатом. Без нее я больше не скажу ни слова. Ваше поведение, по меньшей мере странное, господин прокурор.

— А ваше? — возбужденно воскликнул Ритт. — И ваше тоже. Почему вам непременно нужно знать, кто записал разговор? Вы же даже не знаете, кто его вел!

— Прежде всего, меня интересует, кто его записал, — сказал Марвин и взглянул прямо в глаза Колдуэллу. — Могу объяснить почему. Уже продолжительное время вокруг меня суетятся американцы, которые наводят у разных людей справки обо мне. Я понятия не имею почему…

Нет? Ты не знаешь? — подумал Колдуэлл.

— …но я опасаюсь, что кто-то пытается втянуть меня в грязное дело, шаг за шагом. Сейчас, к примеру, с помощью этой магнитофонной записи.

Никаких угрызений совести, подумал Колдуэлл. А с другой стороны, что если этот мужчина, вопреки ожиданиям, на самом деле ничего не совершал… Нет! — подумал он, тяжело дыша. Не думать! Не думать об этом! Этот Марвин виновен! Виновен! Он виновен, Бог мой!

— Поэтому, если вы уж не хотите сказать это, господин прокурор, скажу я: американцы, определенное американское ведомство, одна из тайных его спецслужб записала этот разговор. Мне достаточно вашего кивка головой. Я же вижу, что все складывается одно к одному. Тогда я прослушаю пленку.

Ну, кивай же! — думал Колдуэлл. На самом деле этот Марвин столь наивен или прикидывается таковым? Не было никаких американцев, наводивших о нем справки. Это были немцы. Они работали под американцев. Не может же Марвин на полном серьезе верить, что мы настолько глупы, чтобы представляться американцами, добывая о нем информацию. Или он так и думает? Его немцы лучше знают? Уверены ли они в том, что я мог бы попасть впросак так по-идиотски? Ну, кивни же, парень! — думал он с неожиданным гневом.

Ритт немедленно кивнул, словно на сеансе телепатии.

— Ну вот, — сказал Марвин. — Давно бы так. Американская служба навязала вам пленку.

— Мы работаем вместе, — сказал Ритт, хотя и знал, что АНБ и ЦРУ отстранили на время его и Дорнхельма от дела Марвина/Хансена, чтобы беспрепятственно провести обыск дома у Энгельбрехта, о котором ничего не знали ни он, ни Дорнхельм. Ни, тем более, о результатах этого обыска. — Ну, теперь-то вы довольны? — спросил он Марвина.

— Конечно, нет, — сказал тот. — Думаю, все это является единым требованием. Господин прокурор, чего стоит такое притворство? Почему мы не имеем права увидеть американца, который, несомненно, находится в проекционной кабине и даст сейчас нам прослушать магнитофонную запись?

— Не впадайте в детство! — сказал Дорнхельм. — Вы на самом деле верите, что с агентами знакомятся?

— А, плевать! — Марвин сел. — Ставьте пленку для прослушивания.

Как это унизительно, меланхолично думал Колдуэлл, пока Ритт включал систему. Отфильтрованный от посторонних шумов электронным методом, зазвучал мужской голос. Мужчина говорил по-английски с сильным акцентом, но бегло и возбужденно:

— …германо-бразильский Договор 1975 года! Да будет вам! Да, да, да, мы хотели от вас атомной станции! Но вы навязали нам слишком многое.

— Это генерал Галера, — сказал Гонсалес.

Ритт выключил устройство.

— Что такое? — спросил он.

— Это генерал Эдуардо Галера, — повторил Гонсалес. — В военном правительстве Фируередо — с 1979 по 1984 год — он был министром.