Михаил Попов - На кресах всходних

Почему так долго не трогались с места? Уж июнь на дворе, а она все в постельной кабале. Ну нет сил на риск, а выйти так вот просто и переть через городок боязно очень. Тем более что железнодорожник стал склоняться к сердечности — то ли конфет привез, то ли мыло. От Николая стоял в жилище стародавний углеродный дух, от которого было не отмыться, хоть он и пытался. Руки в черных трещинах, и даже в самой его немного сумасшедшей улыбке было вроде как немного угольной пыли.

Бараки кончились. Небо в звездах, очень низко висящих, подсвеченное по краям, извилистое облако занимает середину неба, как запутавшаяся сама в себе мысль. И в самом деле — что теперь!

Что позади — оно позади.

Вернулась с очередной охоты, неся в подоле картофельные очистки с намерением на хороший, разварной супец, в примусе еще оставалось немного запала, и, уже поднимаясь на шаткую ступеньку сеней, услыхала это чудовищное «м-м-м-м-муа!».

Саре она велела запереться, никому не открывать, не отвечать, сидеть у себя в углу, на фуфайках. Там, на фуфайках этих, пропитанных маслами и все той же угольной сажей, все и происходило.

Сразу бросились выпученные, немые глаза Сары и ее быстрыми, раскорячными движениями дергающиеся ноги в тяжелых ботинках. Поверх шевелящимся кулем напялился благодетель, одной рукой он держал девчонку за горло, другой забирался куда-то под себя и разгребал Сарины одежки. Она только мычала.

Янина приняла мгновенное решение. Тут же на подоконнике стояла двухлитровая банка с мутноватой водой. Поняла и ахнула. Все сразу замерли. Глаза Сары закрылись — все, сил нет. Она даже не попыталась Янине помочь, когда та отваливала бесчувственную орясину.

Собралась мгновенно, ничего важного не забыв. Благо важного было чуть.

И вот они бегут.

Прибежали — впереди одно только звездное небо.

Когда начало рассветать, я уже не был уверен, что поступил правильно, оставив мать у нее в комнатушке. Гришку я вытащил вон, нашептывая на ухо, что «если с ней что-нибудь случится…». Если он меня слышал, — а он слышал, все время хлюпал, слизывая кровь из-под носа, — не посмеет отыгрываться. Ему нужно думать о том, как себя сохранить по приходе наших.

Нырнул в лес и там залег, ожидая рассвета. Во-первых, шляться по ночному лесу — дело дурное, тем более сейчас, когда лес тот нашпигован разнообразной вооруженной рванью. Во-вторых, надо было хорошо обдумать свое возвращение в отряд. Не вернуться было нельзя. Если беглеца окончательно запечатлеют дезертиром, то разбираться будет не вшивый Шукеть, а особый человек, из особого отдела той части, с которой сольется «Ленинский комсомол», не больше, чем через недельку-две. Даже можно и под арестом посидеть. Хорошо бы знать, как все подал Зенон. Парень, надо сказать, мне нравился: немногословный, четкий, вот только бы понять — по собственной инициативе он на меня посматривает с особой внимательностью, или то всего лишь исполнение приказа.

Вообще, какой я дезертир, если сам вернулся!

Можно трогаться.

Июльский лес до колен или чуть выше, до нижней части сосновых крон, был заполнен легким, хрустальным дыханием испаряющейся росы. В таком воздухе легко существовать разного рода видениям, и все замеченное надо проверять другими органами чувств — вдруг самообман от повышенной внимательности!

Свиристит все птахами, дятлы стучат с такой старательностью, будто засучили рукава.

Мама, мамулька. Никому ты, слава богу, на хрен не нужна, а Гришку мы пугнули. Никому не нужна, да и живешь тихоней прачечной, осталось-то потерпеть всего ничего, и заживем с тобой мирно. Я даже носом хлюпнул от внезапно сильного гражданского чувства и следом чуть не заржал в голос — война же! Мне довоевать по правилам. А ведь придется рисковать и предъявлять литвиновскую книжку. Фотографию я очень аккуратно подпортил, так что стала она на меня очень даже похожа, да и не может старший сержант проходить по документам как без вести пропавший. А пропал я в отряд «Ленинского комсомола». А как пошлют обратно в ту же часть? Вот тогда и будем думать.

А пока…

Что это у нас тут?

Я рухнул в мох, стаскивая стрельбу с плеча.

Работало несколько автоматов и ружей. Не более чем в сотне метров впереди, чуть левее моего курса. Я осторожно встал вдоль ближайшего ствола и между ветками, там впереди, увидел в небе несколько парашютов, довольно решительно садящихся в толщу Пущи.

Это били по ним.

На таком расстоянии не определишь, кто такие. Не определишь и кто стреляет.