Михаил Попов - На кресах всходних

Надо подождать и подгадать момент.

Какую придется красть лодку, Янина уже для себя решила и теперь только раздумывала, как будет справляться с замком. Она даже приблизительно не могла себе представить, где может храниться от него ключ. У деда Софрона что-то блеснуло-звякнуло на поясе, когда лазил в погреб. связка ключей?

Приползая вечером в козье место, рухнув голодным животом на кучу ломкой, попахивающей кислым соломы, Янина мысленно волокла лодку деда Софрона к воде, Сара молчаливо, но споро усаживалась на носу, сама она вставляла весла в уключины… Хотя бы весла наготове — она их сразу заприметила у стены, под крышей, и течение подхватывает их…

Уходить в поисках работы с каждым разом приходилось все дальше. Часто, когда она возвращалась на закате после целого дня в обнимку с лопатой или граблями, дед Софрон вдруг вспоминал, что у него на дворе тоже какая-то образовалась нужда в руках: вынеси, сходи за козой, подержи…

Однажды возвращается, а Сары нет.

Холодом обдало, и ноги подкосились. Села. Бабка Света как раз вышла из дому. Сразу поняла по лицу Янины, в чем дело.

На речке она.

Сара сидела, прислонившись спиной к той самой лодке, и смотрела на реку.

Да что ж ты так?! Ведь все поймут. Нельзя показывать, чего мы на самом деле хотим. Нам бы всего лишь работы Христа ради и хлебушка с картошкой за нее чуть. Но, с другой стороны, была в этом походе Сары к реке и радостная сторона. Значит, не совершенно она забилась сама в себя, что-то ей интересно в окружающем мире. Может, еще и полностью опомнится.

По реке сплавлялся туман, перспектива совсем неясная должна была рисоваться взгляду Сары.

— Смотри, что я принесла.

Сама Янина печеную картошечку ела вместе с горелой кожурой, а для Сары чистила, и та безучастно ждала, никогда не выказывала нетерпения и слюнок не пускала. Ее безразличие к жизни, а через то и безразличие к еде выглядело невозмутимостью, как особый вид благородства. По крайней мере, так казалось Янине, и она себя ловила на том, что у нее, помимо всех прочих чувств, с которыми сейчас не время разбираться, появилось и что-то похожее на робость по отношению к Саре.

Еще она заметила, что наряду со скрытым, но неутолимым стремлением дальше, дальше за реку появилось и ощущение привычного круга жизни здесь, на берегу, в сараюшке. Немного скопилось бытового тепла и успокаивающей повторяемости событий, появилось какое-то будущее здесь.

Она этому ужаснулась.

Нельзя же навсегда остаться вот так, на берегу!

Одновременно с этим внезапно охватившим однажды под утро ужасом и внешняя жизнь показала свой норов.

Вернулся откуда-то Черепок, так звали местного старосту. Низенький, кудлатый человек в длинном сером пальто, которое он, казалось, никогда не снимал. Кудлатый настолько, что одна как минимум рука у него постоянно находилась в шевелюре, словно он все время удостоверивался, на месте ли его череп, остался ли он вообще под этими здоровенными волосами.

Приметил странную парочку он сразу.

А может, и не приметил, а прямо сообщили.

Пришел посмотреть. Выслушал известную песню про погорельцев. Поглядел в сопоцкинскую справку Янины. Аусвайс был устаревший, но все же кое-что. Надо новые документы выправлять, заметил он без особого рвения в голосе.

Дед Софрон сказал, что Черепок нравом не злой человек, но порядок есть порядок.

Слушая объяснительную речь старика — он тоже был лицо заинтересованное: у него на дворе творилось это тихое нарушение порядка, и он считал себя обязанным и вправе настаивать, — Янина сообразила, как ей справиться с цепью.

Янина собирала пропитание в дорогу, от нищих подачек за свою тяжеленькую работу отщипывая по корочке или картошке каждый день и хороня в своем сером рюкзаке.

Подолгу смотрела вечерами на ту сторону, на сосновые строи, занимающие густо берег. Когда светило солнце, та сторона казалась местом райским, которого не коснулись война и беда. Но когда облако закрывало солнце, собрание крон густо, тяжко темнело, отдавала тамошняя картина угрюмой грозностью. Неман был не так чтобы очень широк, но она умела сообразить, что будет тяжело, даже если они уже окажутся в лодке. Водовороты, холод коричневой воды, течение. Ночь.

Но бояться не надо.

О том, что будет на той стороне, Янина не думала. Будет берег, будут заботы.

Дед Софрон полюбил вечером поговорить с жиличкой. Янина не любила с ним разговаривать — не хотелось заводить близких отношений, ведь все равно предстояло сбегать и обкрадывать. Ну, без лодки авось не сгинут. Додумается, как вернуть с того берега.