Михаил Попов - На кресах всходних

Подполковник зевнул: мол, зачем ты все это нам сейчас рассказываешь?

— Дохли они быстро. кто под топчаны загремел — это уже приговор. Они там и нужду… по углам там навалено. И вот приходит отношение сверху, из Мурманска, из школы корабельных юнг — дайте, если есть, хлопцев молоденьких, формируем классы. Ну, начальник лагеря сразу — брандспойт и по низам, заодно и нечистоты все вымыть вон. Вошики решили, что это за ними охота, а это и была за ними охота, стали по углам забиваться. Выть там. А вода бьет, а на улице минус двадцать восемь: Вологодчина, февраль.

— Ты так рассказываешь, как будто сам с этим брандспойтом стоял.

Майор покачал головой:

— Я рядом стоял.

Подполковник и капитан откинулись на спинки своих стульев и поджали губы.

Майор усмехнулся:

— Да нет, командировка, надо было извлечь одного человечка. Просто я сейчас совмещаю свой личный опыт с тем, что читаю отсюда. Так вот наш Кравцов Александр Иванович с предположительным возрастом одиннадцать лет по присланному отношению был этапирован в распоряжение руководства Мурманской школы корабельных юнг. Вместе с вошиками из-под нар.

Капитан деликатно кашлянул, видя, что майор мысленно куда-то погружается.

— Ну так если нам известна эта биография с таких пор — какой тут может быть шпион, смешно же.

Майор кивнул:

— Биография известна, а человека можно ведь заменить. Очень ведь удобный человек. Ни родных, ни знакомых. Вынимаем его как лист из папки и заменяем другим листом.

Подполковнику и капитану уже очень надоела эта майорская настырность, и, если бы они не знали точно, что дали косяка с задержанием, они бы уже отвадили товарища контрразведчика, чтобы он тут им не разводил прямо графа Монте-Кристо.

— Ну, ты вот говоришь, ни родных, ни знакомых, а эти, с кем его взяли в Мурманск, они-то его должны были помнить?

Майор опять кивнул — это означало, что сейчас опять опровергнет.

— Взяли девятерых, трое не доехали, надо иметь в виду способ, каким их добывали, и мороз, напоминаю — двадцать восемь.

Прокуроры одновременно вздохнули.

— Еще трое не прошли по здоровью: сифилис, почки с кровью.

— Это что, все есть в этом деле? — недоверчиво приподнялся на своем месте капитан.

— Нет, это из запроса в ту самую школу. А еще одного курсантика смыло через шесть месяцев во время учебного выхода в акваторию какой-то там бухты. — Майор опять открыл дело, пошелестел бумажками. — Не надо думать, что я ищу на свою задницу приключений.

— А оно думается, — хмыкнул подполковник.

— Понимаете, странный тип. До какого-то возраста, до первого курса Ленинградского… он поступил в училище как отличник боевой и политической… так вот, до девятнадцати лет о нем один тон в рапортах командиров, а со второго курса…

Капитан аж подскочил на месте:

— Так его же знало целое училище! Как его могли подменить?

Майор выпятил губы, втянул, опять выпятил:

— Его могли завербовать. К тому же по приказу, вот приказ, его перевели в Куйбышев, на второй курс… ладно, не буду вас больше мучить. Но что хотите со мной делайте, эта биография меня смущает. Взялся неизвестно откуда и ушел неизвестно куда.

Прокуроры опять вздохнули и опять одновременно.

— Есть и еще одна неувязка — до девятнадцати лет он был тише воды, ниже травы, а потом из него вроде как поперло, сужу по рапортам. Показатели в учебе и боевой подготовке на самом высоком уровне, но поведение в быту… сломалось как-то. Стал неуправляем, дерзок. Не вылезал из гауптвахт.

— На этом в дизбат загремел?

— Да, товарищ капитан, нанес старшему по званию оскорбление действием. Трибунал. Искупил, кровью искупил, все чин чином, все свидетельства на месте.

— Ну вот, ты же сам себя и опровергаешь. Если этот вошик, как ты его называешь, засланный, подмененный, ну так, наоборот, сидел бы в норке и глазками стрелял. А он лезет капитанов по морде долбать. Такой шпион тайный, прямо страшно!

Майор закрыл папку. Кивнул подполковнику, мол, резонно.

— Я понимаю, может, я с этим парнем и перебарщиваю, но отчего-то не идет он у меня из головы. Это же элита, учили как следует, стрелок со всех рук, взрывник, самообразование, читал как чумной — с фонариком под одеялом.

— Вот что я тебе скажу: сбег и сбег, закрывай как-нибудь это дело. Тут ведь докладывать нечего, к начальству с такой лирикой не ходят: «сбежал старлей, который любил читать»! Ну не смеши, ей-богу!

Майор встал:

— Спать пойду. Еще подумаю, как рапорт составить.