Михаил Попов - На кресах всходних

— А ведь тебя наградят, пожалуй, Витоля.

Витольд и сам уже догадался, что ни трибунала, ни вообще какого бы то ни было наказания ждать не надо. Бригада решила по-другому. Что-то там у них сложилось в связи с его рейдом против скотного двора в особый рисунок. Потом, позднее стали известны детали, и были они такие. Отряд имени Щорса под командованием самого заместителя товарища Миронова — Владимира Горовика получил задачу сорвать мясные поставки в рейх из Замостья. Подошел скрытно и собирался атаковать, но тут ударил миномет Михася и выяснилось, что немцы подготовили хорошую засаду для партизан, ожидая их налета. Очевидно, получили сведения через имеющуюся в бригаде агентуру. Если бы Горовик попер в атаку, то положил бы десятки своих. А так обошлось не только без потерь, но и задание было фактически выполнено. Половину скота перекалечило минными осколками, вторая половина разбежалась, местные похватали коровок и попрятали. Налицо отчетливый военный успех, ввиду чего отказ идти на Дворец прощается — и в самом деле, довольно бессмысленный был приказ. Никто из командиров и признаваться не хотел, кто именно на нем настаивал. Да и к тому же он был частично выполнен — фельдшера унтера захватили. Бобрин хотел было отправить его в бригаду, да Витольд не дал — пусть стругает.

Выходил Витольду не трибунал, а благодарность. Шукеть наотрез отказался идти с поздравлениями к Порхневичу. Пришлось Бобрину, как находящемуся в меньшей с командиром личной конфронтации, выполнить приятную и неприятную одновременно обязанность.

Вошел без стука в «хату», где Витольд лежал без сапог на топчане и покуривал, пуская дым в низкий потолок. Волчунович, гений запасливости, в знак особого уважения к командиру выдал ему кулек махорки.

Незлопамятный Бобрин протянул руку: поздравляю. Командир пожал: спасибо!

И Бобрин, и Шукеть очень быстро поняли, что после этого рейда исчезла неопределенность в настроении жителей лагеря. Теперь признавалась, и даже с некоторым вызовом, только власть Витольда Ромуальдовича, а Бобрин считался только за назначенного со стороны помощника-соглядатая. Про Шукетя и вообще нечего говорить. С ним заигрывал на всякий случай только дед Сашка.

Янина проснулась, когда за окном стало светлеть, перед глазами — бледный, несчастный квадратик заплесневевшего стекла. Но там был город. Большой город Гродно, там из всех Порхневичей бывали только двое — Витольд Ромуальдович и Веня. Но, подумав о брате, она спохватилась: где? что? как?

В полнейшей темноте вчера ее выпихнули из кабины паровоза и велели: беги до вон того окошка — видишь? Ничего она не видела, саданулась коленом обо что-то на насыпи, обложенной нечистым снегом. Пару минут лежала и скулила, но по-другому с ней было нельзя: что машинист объяснял бы на станции про девчонку с вещмешком в кабине? — инструкция против.

Осмотревшись, Янина выудила в темноте какую-то светлую точку — то самое окошко, других поблизости не было. Доковыляла, поскреблась, сказала слова, веленные Мезей; впустили, не выдав ни слова в ответ. Теперь она лежит, скрючившись на сундуке возле остывшей под утро печки, и глядит, судя по всему, на это окошко изнутри. Нога дернулась и ударила в подбородок коленом. подняла голову — старик в наброшенной на нижнюю рубаху телогрейке тыкает концом палки в подошву. Предлагает встать. За его спиной, у стены, плавает бесшумно в сизом утреннем свете женская фигура. На столе под окном — дымящаяся миска. Палка старика очень доходчивыми движениями рисует гостье линию поведения: быстрее давай ешь и дуй отсюда.

То ли затекла вся от неудобного спанья, то ли… встала еле-еле, ее пошатывает. Несколько шагов в сторону миски. Слева с кровати смотрят два одинаково сопливых хлопчика, медленно моргая. Женщина, большая, медленная, но властная, взяв за предплечье, усаживает: ешь. Вручает деревянную ложку с обгрызенными краями. Никто больше есть не собирается. В миске что-то… свекольное варево. Дома такое свиньям давали, а теперь — Христа ради — спасибо, люди добрые. Янина знает, что голодная, но ест с непонятным усилием, только чтобы не обидеть хозяев. Но не осиливает. Старик неприязненно морщится — видит в поведении гостьи совсем не то, что она хочет им выразить. Женщина отодвигает миску. Измеряет глазом, сколько съедено, и увиденное ее удивляет. Ну, так — значит, так. Детишки перешептываются, но бесшумно.

Все. Старик, встав с табурета с неожиданной уверенностью, добывает одним движением из угла комнаты вещмешок Янины и вручает ей с видом «пора!»