Лев Славин - Два бойца [сборник]

Кузнец отпрянул к стене и крикнул:

– Ты брось это, слышишь? Давай кончим так на так, а?

Франтик не отвечал. Он медленно приближался, морща низкий лоб и не сводя глаз с Нарбутаса. Нож он держал в опущенной руке лезвием кверху.

«Хочет пропороть снизу…» – с ужасом подумал кузнец.

Он не знал, что делать. Вперед, на улицу? Поздно, не успеешь. Назад, во двор? Страшно повернуться спиной…

Хулиган продолжал медленно надвигаться, и кузнец так же медленно отступал. Между ними сохранялось одно и то же расстояние в пять-шесть шагов.

«Хочет загнать меня во двор, – лихорадочно соображал Нарбутас, – и там, где-нибудь в закоулке…»

Он покосился назад. Она была уже совсем близко, темная, молчаливая ямина двора.

Нарбутас решился. Он быстро шагнул назад, словно собираясь нырнуть во двор.

Франтик бросился за ним.

Тогда кузнец резко остановился и швырнул свое маленькое тело под ноги хулигану. Тот споткнулся и упал.

Оба вскочили. Но кузнец на мгновение раньше. Это решило. Он успел, пока шимпанзе поднимался, с ходу двинуть его левой рукой в голову, правой в подбородок и левой туда же. Эти три удара следовали с такой быстротой, что слились в один.

У франта дернулась голова и клацнули зубы. Глаза его стали мутными, как у пьяного.

Но удары Нарбутаса уже не имели прежней силы, и хулиган стоял на ногах. Качаясь, он занес над шатавшимся кузнецом нож.

Нарбутас с трудом поднял обессилевшую руку. Ударить он уже не мог. Его хватило только на то, чтобы ткнуть разбитыми костяшками пальцев в напомаженную голову франтика.

Однако этого движения оказалось довольно. Голова хулигана мотнулась и повисла. Нож со звоном упал. Франтик как-то странно взвизгнул и покатился по земле.

Кузнец оперся о стену. Кровь с безумным шумом носилась по его жилам. Целый мир грохотал и вопил в ушах. Перед глазами бушевали радужные вихри. Последней ясной мыслью его было: «Я здоров… Здоров!…»

Он скользнул спиной по стене и, теряя сознание, повалился на бесчувственные тела хулиганов.

В таком состоянии и застал его прибежавший милиционер.

– Оглох, что ли? Левей, говорят тебе, чурбан ты безглазый!

Теперь Губерт не обижался на Нарбутаса. С радостной готовностью хватил он по поковке. Он был уверен, что не промахнулся.

Но кузнец прогудел досадливо, совсем как прежде:

– Дай-ка мне.

Губерт испуганно обеими руками прижал кувалду к груди:

– Нет, нет, дядя Нарбутас, вам нельзя!

Юноша сказал это намеренно громко, почти выкрикнул.

От соседних горнов двинулись Копытов и Виткус.

Но Нарбутас успел выхватить кувалду из рук Губерта и с силой обрушил ее на поковку. Потом вызывающе посмотрел вокруг себя. Правый глаз его был прикрыт повязкой, ухо забинтовано, скулы, лоб, подбородок – в черных крапинках пластыря. Но то, что оставалось от лица, расплылось в озорной, подкупающей улыбке. А единственный глаз лукаво сощурился: еще, мол, не вечер, мужчины!

Копытов засмеялся и вернулся к своей наковальне.

Ваткус неодобрительно поджал тонкие губы.

– Ай-яй-яй! – сказал Копытов насмешливо.

С притворным сожалением покачал он своей низко остриженной головой. Он сохранил не только мальчишеские ухватки, но и стрижку подростка: по бокам коротко, впереди чубчик. В утешение Виткусу он добавил:

– Ну, тюкнул человек разочек. Подумаешь! Ничего ему не сделается.

В обеденный перерыв кузнецы уселись на зеленом откосе под забором. Заводскую столовую все еще перестраивали, а тащиться в закусочную за два квартала по жаре не хотелось. Так славно сидится на травке в прохладной тени старой липы. Зайончковский перевернулся на спину, смотрел, щурясь, на ослепительно-синее небо и медленно перебирал четки. Виткус сорвал одуванчик, дунул на него и задумчиво следил, как оседают разлетевшиеся в воздухе крошечные парашютики. Нарбутас смежил единственный глаз и, казалось, дремал. Дремал и подсевший к кузнецам Слижюс. Всеми овладела сладостная лень обеденного перерыва. За изгородью шумели могучие ели в парке Вингис, ветер гнал оттуда свежий, чуть пряный запах хвои. Один Копытов хлопотал, раскладывая на чистых газетах помидоры, желтоватый просоленный сыр с тмином, сочные ломти копченого угря, источающие розовый жир. Потом он вынул из сумки бутылку пива и выразительно щелкнул по ней ногтем.

Нарбутас очнулся и протянул пластмассовый стаканчик. Друзья переглянулись. Все знали, что он прежде не пил даже пива.

– Слушай, герой, – сказал Слижюс, – ты все-таки не зарывайся.