Максим Замшев - Концертмейстер

— Свобода хороша до определенного предела, — успокоил отца Арсений.

— Предел-то свой определил? — стараясь скрыть беспокойство, спросил Олег Александрович.

— Определил. — Арсений был уверен, что так оно и есть.

Они гуляли с отцом весь день по сосновому лесу, где деревья росли на таком расстоянии, что в голову, склонную к образному мышлению, могло прийти, будто они ни при каких обстоятельствах не хотят касаться друг друга ни корнями, ни стволами, ни ветками. Им приходилось отмахиваться от назойливых комаров, иногда они выходили на берег залива, где отдыхающие создавали плотную череду тел, лежаков, надувных матрасов, одеял и полотенец, такую плотную, что не сразу увидишь дорогу к воде. Тут и там мелькали разноцветные шапочки, головы, лысины неутомимых купальщиков.

Олег Александрович живо интересовался тем, как Арсений справляется с хозяйством без него, хорошо ли помогает ему тетя Зина, не сидит ли он весь день дома, что очень вредно летом, и не полна ли квартира комаров по ночам.

Арсений успокоил его. Еще сказал, что находит его отдохнувшим и с нетерпением ждет его возвращения.

В одном из летних кафе они угостились отменным шашлыком, удивительным для советского курортного общепита.

Также Арсений не умолчал о звонке Льва Семеновича. Олег Александрович немного нахмурился, но, когда Арсений предложил ему в августе вырваться в Москву и встретиться со старым Норштейном, он просиял, хоть и ничего не сказал — просто кивнул.

На прощание они крепко обнялись, что делали крайне редко.

К станции он пришел минут за пятнадцать до прихода электрички. Сел на скамейку на перроне. Задумался.

С Леной они ни о чем не договаривались. Это было и не нужно. Но он не сомневался, что следующая их встреча произойдет очень скоро. Что-то существующее независимо от их желаний, планов и помыслов обрекало их на любовь, и это что-то, скорее всего, было неправильным, опасным, разрушительным.

Рядом присели два не очень опрятных мужика и закурили папиросы, прикурив от одной спички. Воздух наполнился едкой горечью табака. Разговор их, внешне вполне добродушный, состоял целиком из матерных слов. Как догадался Арсений, речь шла о теще одного из курильщиков, которая жила в Стрельне и оттуда занималась постоянным вредительством.

Арсений постарался в вагоне приземлиться на лавку от них как можно дальше.

Но это не помогло.

Матерщинники, как выяснилось, взяли с собой большую банку пива и, как только электропоезд плавно отплыл от перрона, принялись хлестать утоляющий жажду и туманящий мозги напиток. С каждым глотком они говорили все громче и матерились все более агрессивно. Недалеко от них расположилась молодая пара. В какой-то момент девушка сделала замечание нарушителям спокойствия пассажиров электрички, но те в ответ покрыли ее от всей своей пролетарской души. Арсению стало не по себе. Очевидно, назревал скандал. Мужчина поднялся, не спеша приблизился к мужикам и попросил их извиниться. Один из них встал и прохрипел:

— Проваливай отсюда, козел.

Молодой человек тоном, не предвещавшим ничего хорошего, повторил свою просьбу.

— Вали отсюда, дятел! Ты что, не понял? — услышал он в ответ.

Девушка подскочила к своему спутнику, вцепилась ему в рукав, нервно потянула назад, приговаривая:

— Не связывайся. Скоро уже приедем.

Но он отпихнул ее довольно резко, так что та сразу умолкла и сняла очки. Не медля ни секунды, парень со всей силой ударил одного из мужиков ногой по лицу. Тот аж взвизгнул от боли. Второй подскочил, но тут же получил ногой под дых, после чего скривился и повалился обратно на лавку. Банка разбилась, и пиво, похожее на мочу, потекло по проходу. Арсений больше не был в состоянии выносить это зрелище, встал и отправился в другой вагон. Другие пассажиры уже сбежались к месту схватки, где парень тянул заливающегося кровью мужика за волосы и требовал извиниться.

— Перестаньте! Оставьте его! Хватит!

Это последнее, что слышал Арсений перед тем, как закрыл дверь тамбура.

Уже дома он убеждал себя, что парень прав, что по-другому с такими хамами нельзя, но все же не мотивированная в полной мере жестокость ранила воображение, он гнал от себя недавно увиденное, но зрелище разбитого в кровь человеческого лица просто так не сдавалось и не забывалось.

До приезда отца Лена заходила к нему каждый день. Иногда оставалась надолго, разнежась, погружаясь в задумчивость, ведя себя так, как будто ей и не надо никуда уходить, иногда быстро убегала, не теряя ни на секунду решительной порывистости, двигаясь экономно и расчетливо. В этих случаях он не спрашивал, куда она спешит, она ничего не объясняла.