Елена Доброва - Симона и Грета

– И в чем же эта помощь?

– Я пытаюсь раскрыть тебе глаза…

– На что? Что ты видишь такого, чего не видно мне?

– Например, мне кажется, что твое рвение по отношению к Никите чрезмерно. И ты могла бы освободить кучу времени…

– …и сидеть дома с тобой?

– Ну почему же? Ты могла бы заниматься своими делами, а он бы смог тоже заняться тем, что ему на самом деле интересно.

– Послушай меня, Симона. Я хочу предложить тебе заниматься своими делами. Понимаешь, своими! А не чужими! Вот у тебя есть твои рукописи – сиди и редактируй! Это твое дело, в котором у тебя есть некий опыт. В отношении меня, Никиты, даже Гали – тебе не дано никакого морального права советовать и поучать. Твой жизненный опыт, Симона, настолько убог, что ты просто не можешь знать, что для кого лучше или хуже, что кому надо или не надо. Ты никогда никого не любила, кроме себя, может быть. Ты никогда никому не помогала, ты никогда ничем не жертвовала ради кого-то. Ты ничего не теряла. Ты не ошибалась. Ты не совершала необдуманных поступков. Не напивалась даже! И ты начинаешь меня учить, как жить! Все люди разные. Твоя модель – сидеть в норе. У меня – другая модель жизни. Я не заставляю тебя жить по-моему. Сидишь в норе – сиди. И не мешай другим жить так, как они считают для себя правильным. Но ты высовываешь нос и начинаешь поучать – так неправильно, так нельзя, так плохо. А ты сама пробовала? Откуда ты знаешь, что это неправильно? С чего ты решила, что это плохо? И почему вообще ты берешься судить о чем-то? А я тебе скажу, почему! Ты вдруг увидела, что все твои жизненные истины, позиции, заповеди оказываются не такими уж абсолютными. Ты из своей норы замечаешь, что те, кто умудряются жить не так как ты, вполне веселы и довольны. И ты понимаешь, что все эти годы сидения в душной норе – ошибка. Но ничего уже нельзя ни поправить, ни изменить. Можно только признать – но от этого не легче. Но признавать ошибки – это не твое. Ты ведь не ошибаешься. И вместо этого ты начинаешь отравлять жизнь другим. Но твоя горечь не станет от этого слаже, поверь, хотя тебе, наверное, кажется…

Грета вдруг увидела, что у сестры дрожат губы. И она остановила свою запальчивую речь на полуслове.

Симона сидела, не шевелясь, с глазами, полными слез. Она пыталась крепко сжать рот, чтобы не позволить губам дрожать и кривиться. Когда слезы вышли из берегов, Симона закрыла лицо руками и беззвучно заплакала.

У Греты упало сердце. Ей сразу стало жалко Симону «сидит за своими рукописями, всю жизнь одна, никому не нужная. И видит, как проходит жизнь, все мимо, мимо. У других что-то случается. А у нее – ничего…»

Грета придвинула стул вплотную к Симоне, положила ей руку на колено.

– Симона, Симон. Не плачь, пожалуйста.

Симона не ответила, только плечи ее затряслись сильнее.

– Послушай, Симона. Я не хотела тебя обидеть. То, что я говорила – это очень тяжело и неприятно слушать, но ведь это правда. Если бы я знала, что тебя это так больно заденет, то я бы промолчала. Но ведь ты сама не боишься кому-то сделать больно, когда говоришь все, что думаешь.

Симона не ответила.

– Ну, давай, я буду с тобой ходить на выставки – на какие захочешь. Мы можем и втроем ходить тоже – и ты увидишь, что Никита не такой уж плохой. А нет – так вдвоем. Давай?

– Ничего мне не нужно, никаких выставок, ничего, отставьте меня все в покое, – сквозь ладони прорыдала Симона и, вскочив, побежала в свою комнату.

Грета, обессиленно ссутулившись, осталась сидеть за столом. Услышав шорох за спиной, она обернулась. В проеме двери, прислонившись к косяку, стояла Галя.

Грета вопросительно взглянула на Галю.

– Я все слышала.

– Зря я, наверное…как-то жалко ее.

– Жалко, конечно. Но по сути, ты, Грет, права.

– Да, но все равно жалко. Ну что, чай будешь?

– Какой там, на фиг, чай! Я бы покурила!

– Не выдумывай! Ты что, куришь?

– Ну, так, не всерьез.

– Не кури, Галка, не втягивайся. Это ничего не дает, кроме неприятностей.

– Ла-адно. Тогда по койкам?

– По койкам. Утро вечера…

До утра было очень далеко, и ночь обещала быть бессонной. Грета улеглась на тахту и положила под щиколотки валик.

«Ноги стали отекать, больше никакого чая на ночь. И нервничать поменьше». «По сути, ты права» – вспомнила Грета Галины слова. Милая моя Галочка, права-то я права. Но не совсем. Симона задала вопрос – зачем ты так рьяно помогаешь Никите? Зачем ты его таскаешь по всем выставкам и вернисажам? А ведь и правда – зачем?»