Людвиг Ренн - Новелла ГДР. 70-е годы

При слове «связи» фрау Пашке опять возвращается к исходной точке своих размышлений — к барабанщику, кому она, жалея себя, не хочет посвящать больше ни единой мысли. И потому она предается сну, спасающему ее лишь ненадолго, ибо шум звонка заставляет ее очнуться.

То, чего младший лейтенант не сделал перед Штрёлером, он совершает здесь: представляется, называет ранг и имя и дает понять, что привело его в «Штадт Франкфурт». Испуга он и не ожидал увидеть, но то, что женщина развеселилась, его все же удивило. Товарищи ждут его внизу в машине, он торопится и хотел бы уладить это пустячное дело прямо здесь, у двери, но вопреки своему желанию он идет вслед за женщиной в приемную, представляющую собой всего-навсего длинный коридор, в ответ на ее приветливое приглашение прогибает кресло своим немалым весом, закуривает, снимает даже фуражку и, к собственному удивлению, вместо упреков и указаний слышит произносимые его устами сочувственные вопросы, после чего он, правда, сам сперва должен ответить на три: спят ли дети? очень ли тот еще бушует? который час?

Как бы велико ни было его удивление самому себе, оно, разумеется, все же меньше, чем удивление женщине, которая не только раскутывает плед, являя перед ним нечто привлекательно-грациозное, и, не переставая говорить, расчесывает на его глазах свои длинные волосы, но и обращается с ним вовсе не как с государственным стражем порядка, обезоруживая пренебрежением к его власти, доверяясь ему, превращая его в сообщника.

Он узнает, что человек, который там, в ее комнатах тщетно требует свободы и барабанит по дереву своими белыми лапами, сразу выдающими в нем важную шишку, — это некий Зигфрид Бётгер, именуемый друзьями и женщинами Зики, директор некоего народного предприятия, с которым она познакомилась и подружилась четыре месяца назад здесь, в этом отеле, куда его случайно занесло, когда ему пришлось покинуть свою лейпцигскую квартиру с женой и двумя детьми (ради директорского поста), а комфортабельная квартира в новом доме на берлинской Лейпцигерштрассе еще не была закончена. Зато кончен был он, нервы его были на пределе, уход из дому и новая работа его доконали, он нуждался в утешении, а когда кто-нибудь в этом нуждается, ее ничто не остановит, даже горький опыт, которого у нее в преизбытке. Он хорошо относился к ней и к детям, а она влюбилась в него; когда у нее что-то бывает с мужчиной, она всегда влюбляется — к сожалению, слишком часто. С ним, однако, у нее не сразу так получилось, потому что мерзкий дом, в котором она живет, он считал вовсе не мерзким, а чудесным, — трудно поверить, но это в самом деле правда. «Так, точно так было у нас дома!» — восхищался он по-саксонски, от чего ее всю передергивало, несмотря на симпатию к нему. Она едва не прогнала его обратно в отель. Ему понадобилось три недели, чтобы понять, как ей действуют на нервы его восторги по поводу проржавевшей раковины, осыпающейся штукатурки, водяных пятен, засорившихся труб. Помогла этому крыса, оказавшаяся воскресным утром в унитазе и испортившая ему аппетит.

Анита рассказывает так обстоятельно, что обрушивать на читателя все подробности просто немыслимо. Достаточно обозначить лишь основное: он подходит, еще в пижаме, К стульчаку, откидывает крышку, хочет сесть, и тут на него вытаращивается измазанное в нечистотах мокрое животное, прыгает обратно в жижу, шлепает лапками по воде, держа рыльце на поверхности, он спускает воду, оно исчезает, выныривает, выкарабкивается, спустить вторично воду можно только через три-четыре минуты, когда бачок снова наполнится. А ударить кочергой по зверушке не всякий ведь в состоянии. Да и унитаз фаянсовый.

У Аниты еще много крысиных историй про запас. Обычно она, хотя и с трудом, но сдерживается, однако иной раз ей необходимо рассказать их, чтобы не погибнуть от отвращения и страха. В детстве ее укусила крыса, на которую она наступила вечером во дворе. Однажды утром она обнаружила дохлую крысу в своей туфле, а в начале зимы нашла в печи целое гнездо. Она привыкла, что все кричат «перестань!», когда она начинает рассказывать свои истории. И она еще никогда не встречала такого человека, как этот младший лейтенант. Он ведет себя поразительно. В качестве орудия для борьбы с крысами в уборной он предлагает использовать щипцы для угля: крепко схватить, потом утопить. Ему это знакомо, ведь он сам живет в таких же условиях, правда, теперь недолго осталось.

«Новостройка?» — интересуется фрау Пашке. Надо работать в полиции или на заводе, где строятся на кооперативных началах. Но как она это может, с детьми на руках? Да и где взять эти тысячи? Тридцать два года, то есть всю свою жизнь, она провела на Линиенштрассе, всегда страдала из-за этой квартиры и мечтала лишь об одном: покинуть ее. Собственно говоря, все, что она в жизни делала, думала и даже чувствовала, было направлено только на это, даже любовь, и пускай отнесется к этому с презрением тот, кто может.