Людвиг Ренн - Новелла ГДР. 70-е годы

Наутро капитан вызвал к себе офицеров и попросил их немного уплотниться, чтобы освободить несколько кают для моих товарищей, которые страшно мучались и располагались где попало, некоторые даже лежали на полу. Он сделал это в вежливой форме, и все тотчас откликнулись на его просьбу.

Спустя некоторое время я проходил мимо открытой двери радиорубки. Радист попросил меня зайти.

— Я только что связывался с другими судами, которые следуют по этому же курсу неподалеку от нас, — сказал он. — Они меньше нашего шестнадцатитонного рефрижератора и поэтому вынуждены почти застопорить ход.

За обедом нас, нескольких пассажиров, пригласили на празднование Дня Советской Армии. Мы пошли туда вместе с Лоттой Янка, которая тоже понимала немного по-русски.

После непродолжительных речей заиграла музыка и начались танцы. На судне находилось довольно много женского персонала. Мне казалось, что танцевать при столь сильной качке совершенно невозможно, однако я убедился, что матросы проделывают это с большой ловкостью. Мне тоже захотелось попробовать, и я, насколько это было возможно, отвесил поклон судовой поварихе. Оказалось, что танцевать, приноравливаясь к довольно равномерной качке, весьма забавно.

Поздно вечером мы, эмигранты, то есть те из нас, кто еще или уже стоял на ногах, тоже решили отпраздновать День Советской Армии. Мы пригласили в офицерскую столовую помощника капитана, судового врача и радиста. Поначалу, правда, у нас возникли немалые трудности с языком, но потом кому-то пришла мысль спеть революционные песни. Все поддержали ее. Мы пели русские, немецкие, французские и другие популярные песни, в том числе, конечно, и итальянскую «Бандьера росса».

На следующий день капитан сказал мне:

— Ночью было 11 баллов. Сейчас 12. Больше здесь не бывает.

Наконец погода улучшилась и мои многострадальные товарищи снова стали появляться к обеду.

2 марта, однако, ветер опять усилился до 7 баллов. На этот раз он дул нам навстречу. Началась килевая качка, и нам пришлось сбавить ход с 15 до 6 миль в час.

Вечером погода, казалось, улучшилась, однако волны достигали все еще значительной высоты, затем шторм разыгрался с новой силой. Так продолжалось в последующие два дня. Капитан, покачав головой, сказал мне:

— Четвертый день штормит и, когда это кончится, неизвестно. Сейчас мы идем со скоростью 9 миль в час. С других судов радируют, что они делают от 2 до 4 миль.

Ночью с полки капитанской библиотеки на меня упала книга. Чтобы не свалиться с дивана, я крепко прижался к его спинке.

Днем мы узнали, что Балтийское море покрылось льдом. Северо-Балтийский канал был закрыт, пролив Скагеррак, Ростокский порт — тоже.

7 марта капитан попросил меня сообщить остальным товарищам, что ему дано указание идти вокруг Северного мыса в Мурманск. Этот порт, хотя он находился в арктической зоне, был свободен от льда.

Теперь мы уже плыли недалеко от Франции. Седьмого марта море наконец стало спокойнее. После завтрака я поднялся на капитанский мостик. Слева был виден английский берег и порт Дувр, мимо которого мы двигались дальше на восток. К полудню мы повернули на север и взяли курс между Англией и Норвегией к Северному мысу.

На следующий день, 8 марта, наш курс менялся подозрительно часто. Когда я спросил о причине, мне ответили:

— Здесь все еще существует опасность наскочить на мины, оставшиеся после войны. И это несмотря на то, что она кончилась уже почти два года тому назад.

Во второй половине дня теперь рано темнело, и я видел, как на горизонте вздымаются в небо белые лучи, Они перекрещивались над нами и растворялись в пространстве. Вот оно, северное сияние, которого раньше никому из нас, пассажиров, видеть не доводилось.

Итак, мы двигались неуклонно и размеренно навстречу Арктике. К вечеру 10 марта снова поднялся ветер. Вскоре он перерос в шторм со стороны норд-веста. Это был уже третий по счету за время нашего плавания. Его сила достигала таких размеров, что один стул в салоне, налетев на стену, рассыпался на куски.

В обычный час я устроился на диване капитанской, каюты, но заснуть не мог. То там, то здесь слышны были какие-то передвижения. К полуночи начался сущий кавардак. На письменном столе капитана все ходило ходуном. Пепельница с грохотом ударилась об стену. Стул сначала катался по полу то туда, то сюда, затем опрокинулся на спинку.

Вскоре в каюту спустился капитан и сказал:

— Судно качает почти на 40 градусов. Я приказал еще сбавить ход.