Сами Михаэль - Виктория

— Чего хотел?

— Немного помощи. Приискал себе невесту. Девушку-бесприданницу. Думаю, влюбился в нее. Все время повторял, что она как роза.

Он снова закашлялся.

— Ему нужно прийти в лавку.

— Я не против, что ты помогаешь своей семье. Когда мой отец к тебе обратился, ты не поскупился.

Рафаэль наклонился над ее лицом и поцеловал ее глаза, и она взлетела к облакам. И снова та самая дрожь. Он закурил сигарету, и закашлялся, и отхаркался горлом.

Он и в юности так вот покашливал, прочищал горло тонким, прозрачным звуком, будто заканчивал петь что-то жалобное. Бывало, ночью во мраке переулка покашливает, пока мать или кто-то из сестер не проснется и не откроет ему дверь. Мирьям подстерегала это его покашливание и иногда его опережала. Виктория вся напрягалась, стараясь услышать, но ни разу не осмелилась подняться ради него с постели. Со дня своей свадьбы она и только она ждала этого покашливания. Иногда, особенно в сумерки, когда Двор окутывался печальным светом уходящего дня, Виктория замечала тень немого томления в глазах Мирьям.

Голос Рафаэля был полон воспоминаний.

— Никогда я не хотел быть богатым ради себя самого. Жалко растрачивать жизнь во имя денег. Но у меня всегда была мечта. Я видел хворостинки в маминых волосах… Ты ведь знаешь, что мы воровали у вас хворост для очага? Из-за голода мои братья и сестры делали вещи, в которых мне стыдно тебе признаться.

— Так, значит, это она, а не Азиза вытаскивала из стен мамино золото?

— Это еще что! Зимой мы ходили синие от холода. И мама, бывало, ворует для нас одежду с ваших веревок. Перекрашивает ее по-тихому и плачет. И я поклялся, что придет день и я куплю ей на голову королевский венчик.

— И правда, это очень красиво, то, что ты ей купил.

Кашель прокатился по его телу, как водяной вал. Викторию это поразило. И он и ее отец, оба они прекрасно владели своим телом. Другие мужчины не стеснялись плакать. Порой стонами выжимали из других сочувствие. Но ее отец и Рафаэль привыкли скрывать раны и боль. Может, из-за этого ей показалось, что кашель как бы предает его тело.

— Ты простыл, — сказала она ему, — из-за того, что побежал в пятницу к Мирьям, из лохани прямиком в дождь.

Он закурил еще одну сигарету.

— Это дело не сегодняшнее.

— У тебя температура.

Он рассмеялся:

— Все потому, что твоя задница сводит меня с ума. Видит Бог, это то, в чем нуждаются руки мужчины.

— Имя-то Божье всуе не трепли! — запротестовала она, но жалящая дрожь не подчинялась ее воле. Она уже вся была в предвкушении его пальцев. Видела при свете луны, что глаза его блестят, и дрожала, пока он отдыхал, а она лежала на спине, вытянувшись на матраце, и его ждала. Потом закрыла глаза, чувствуя, что обязана объяснить и попросить прощения за бушующую в ней бурю. Рафаэль на этот раз не взмыл до нужных ей высот. Была в его теле какая-то заминка. И потом он сказал твердо:

— Наверно, стоит спуститься, проверить, как там дядя Йегуда.

Буря сама собой улеглась. Она простила его за то, что он ее избегает.

— Тетя Азиза за ним ухаживает, и мне кажется, ты должен поспать.

Следующий приступ кашля охватил его внезапно, и он так съежился, что колени прижались к груди и кровать заскрипела.

— Ты заболел.

— Вот еще!

Он налил себе воды из стоящего рядом кувшина и попил. Глаза были открыты и смотрели куда-то вдаль, а он ущипнул ее за ляжку. Голос у него был усталый. Виктория не заснула, пока не успокоились его пальцы и глаза не закрылись.

То, что назавтра Йегуда пришел в себя, сильно подняло во Дворе авторитет современной медицины. С помощью нескольких прозрачных капель и пары таблеток Йегуда присел на своей лежанке, ноги заерзали по полу, пока не попали в шлепанцы, и он сумел подняться на ноги сам, еще прежде, чем его подхватила Азиза. И оба они улыбались гордо, когда он без особой одышки приковылял в аксадру. Железный кулак, что сдавливал грудь, исчез, и вместо него проклюнулась надежда.

— Я заново родился. Я жив! — воскликнул он.

Азиза плюнула на четыре стороны света и поспешила посыпать соли против дурного глаза. Йегуда послал Азури на работу, подшучивая, что, если тот не поторопится, он сам откроет мастерскую. Поближе к обеду он изъявил желание посетить скорбящую семью Нуну. Оставшиеся в доме женщины отговорить его не смогли. Азиза с Викторией проводили его туда, чтобы за ним следить. А заодно любопытства ради посмотреть, что у соседей творится. Мирьям осталась с двумя крошками и страдала.