Иван Охлобыстин - Записки упрямого человека. Быль

Написал я было про то, как мои детки в портфелях отвертки носят, чтобы злодея-насильника в живот пырнуть, да тут дискуссия о смертной казни вышла, где мне волей-неволей, по службе, в гуманисты пришлось податься, иначе нелогично выходило. Решил: напишу о другом, тем паче что людям про детей обрыдло думать.

Короче говоря, решил про что-нибудь другое, скабрезно-мутное, с элементами декаданса, для поднятия литературного рейтинга. А тут, кузькину мать «болгаркой», у Игоря Ивановича Сукачева серебряная свадьба. Как не написать?! Решил: черт с ним, с рейтингом, если дроли мои – Горыныч и Ольга Королева – четверть века в жесткой семейной спайке разменяли.

За неделю до этого Игорь Иванович каждый день звонить начал и напоминать злым голосом, что в ресторане и няня есть для детишек. Мы «зуб дали», что будем, и начали думать, чего дарить. Как наряжаться, мозг ломать не стали, потому что Сукачевы наши, тушинские, внешнему виду значения не придающие, а всё больше о широте душевной пекущиеся. Что великий плезир означает для нас с Кыссой. Не парадные мы. Нас для «передовой» собирали. И настрадались мы уже за это. Помню, пошли к нашей подруге на «днюху», а ее супруг аж целый театр Станиславского снял, пучок буржуев нагнал и Элтона Джона, проказника, к песням за деньги склонил. Так мы пришли «как обычно». Кысса отмазалась, мол, у нее форма одежды критики не подразумевает: чи хасидка, чи шахидка на выпасе. А мне укорчик: чегой-то без смокинга? Так знали, кого звали, говорю. К поминкам справлю. Хотя был у меня смокинг, я в нем женился, потом на фестиваль в Канны ездил, потом в нем Колька женился, потом в нем Аркашу схоронили. Отслужил двубортный свое.

Ну, вернусь к Горыне. Тот не Элтон Джон, пиджака в бриллиантах не имеет, но и в «банях» не поет. Ценит себя поэт народный, рожденный у проруби в деревне Мякинино. И все его ценят, а жену его, Ольгу Королеву, еще больше ценят, потому что Игорь Иванович – это стихия, причем пьющая, и такое вот богатство двадцать пять лет терпеть не каждая сдюжит.

Гуляли мы в ресторане «Кантри Калина» (кажется, так называется) на Машкинском шоссе, в овраге за кладбищем, где храм мученика Уара, кому за некрещеных молятся. Приехали Игорь Верещагин с супругой, Дима Харатьян с супругой, Серега Галанин с супругой и еще пар семь. Все люди проверенные, мужики в основном «зашитые», что уже само говорит о серьезности коллектива. Кушали богато, на горячее мне кусок жареного мяса принесли размером со спутниковую тарелку. За столом говорили для читателя неинтересно: президента не ругали, российской действительности в морду не харкались, тосты да воспоминания в основном. Горыныч вспомнил, как Королеву зимой, в семьдесят третьем, на катке «заклеил»; Галанин рассказал, как они с Игорем Ивановичем «Бригаду С» по вытрезвителям собирали; Соня Ефремова «мобилу» над столом заносила, а из нее Михаил Олегович кричал, что приехать не может, потому что на Трех вокзалах клоуном работает, но все должны понимать, что он чувствует. Харатьян что-то совсем человеческое сказал, после чего Галанин сначала принялся петь «Всходит солнце над лесом…», потом на Элвиса перешел, потом сам же Харатьян у него гитару отобрал и про «виноградную косточку» исполнил, отчего за столом голимая благодать воцарилась, и Машка Майко предложила пойти воздухом подышать, потому что «в титечках сперло». На улице все распределились «по старинке», на бетонных ступеньках у мусорницы, а гитарой Горыныч овладел. И над ночным оврагом, сквозь холодный туман, скользнув к лесу вдоль лакированных силуэтов дорогостоящих авто, зависли: «Знаю я, есть края…», «Вей, вей, проруха судьба…» и другие очень значимые для всех присутствующих строки. Вскоре грубоватая компания пресекла попытку свести юбилей к авторскому вечеру и вернула гитару Галанину, а тот спел классную (увы, не смог определить какую: по-английски, зараза, исполнял) песню, которую играл на свадьбе Дашки Мороз. И еще много чего спел, а все подпевали, потом моя Варечка «Звезда по имени Солнце» спела, потом торт принесли. Пришлось вернуться в залу. Вот так сердечно и погуляли.

P. S. Была бы моя воля, то я этот текст без названия бы оставил, но, боюсь, что без названия непонятно будет, вот и решил его как-нибудь понадежнее назвать, типа «Я и Борхес».

P. P. S. Кысса ругается. Говорит: нельзя так, с потолка – «Я и Борхес». Припиши что-нибудь, пока макароны с кониной подогреваю. Разве ей откажешь?! Лови, современник: