Иван Охлобыстин - Записки упрямого человека. Быль

Одна из таких копий была найдена и прочтена моим знакомым, пока тот дожидался своего рейса в аэропорту. Он успел позвонить мне и продиктовать первые слова Седьмой Сказки: «Давным-давно…»

Потом связь оборвалась. Я не стал перезванивать. Некоторые обстоятельства необходимо принимать по умолчанию. Но спустя месяц я случайно услышал по радио, в машине, продолжение Седьмой Сказки. Кто-то ее озвучил. Разумеется, не всю, небольшую часть, но как только я понял, что именно старательно декламировал басовитый чтец, я перестал пользоваться радиоприемником в автомобиле.

Сказка должна точно знать, что мне неинтересно, о чем она, кто ее главный герой и где все происходило. Достаточно того, что я знаю, чем она заканчивается за пределами своего художественного содержания.

И потом, в моей личной библиотеке уже есть две Самые Страшные Сказки, но они хранятся под спудом четырнадцати Сказок о Мудрости и почти полусотни Сказок о Любви. Последних было гораздо больше, но я их рассказывал близким, и Сказки о Любви, одна за другой, со временем забывались. Зато Сказки о Мудрости слушали всегда без удовольствия, поэтому они забудутся не скоро.

Самые Страшные Сказки я тоже когда-то рассказывал, но когда понял, что они от этого только врезаются в память, временно перестал ставить перед людьми непосильные задачи.

Ведь чаще всего люди, несмотря ни на что, с удовольствием слушают Самые Страшные Сказки. И предупреждать бесполезно.

Итак: «Давным-давно…»

Жизнь – это сказка, которую пишет каждый для себя сам. Конечно, люди обстоятельные подобное утверждение сочтут легкомысленным, с чем я категорически не согласен, как титульный реалист: лучше сказку, чем бухгалтерский отчет или домовую книгу. Разумеется, и философский трактат с поэмой никто не отменял, но, оглядываясь вокруг, дерзну усомниться в их массовой популярности. И потом: философов пруд пруди, а сказочников – два землекопа: Андерсен и Линдгрен. Не удивлюсь, если они в разные годы, но в одном подъезде жили.

По праву литератора и тяге к оптимизации я написал к своей сказке либретто. Чтобы читатель мог уловить общие интонации стиля данного произведения, делюсь описанием новой родины главного героя.

«С высоты птичьего полета эти два острова напоминали крылья ангела. Недаром, по древнему поверью португальских моряков, считалось, что это именно те самые крылья, которые обронил сверженный с небес Денница. Также моряки свято верили, что сам Господь не допустит демону найти их, и поэтому стареющие капитаны с удовольствием приобретали там дома, дабы в покое встретить надвигающуюся старость, даже если она придется на конец света. По этой же логике в лесах на склонах этих абсолютно симметричных друг другу гор они закапывали свои накопления. А поелику все эти люди успели к тому времени увенчать свои имена славой, редкий безумец мог покуситься на их скрытое до поры имущество. Правда, большинство капитанов так и не смогли добраться до островов, ибо море неохотно отпускает своих героев, пусть даже на заслуженный отдых. Но их сокровища наверняка и поныне лежат где-то там, в корнях могучего вяза или у подножия гранитной скалы. У детишек, родившихся на островах в двадцатом и следующем столетии, любимыми сказками были две: страшная – „Проклятие золота Гонсалеса“ – о попытке городского водовоза воспользоваться найденными им сокровищами старого пирата, и романтическая – „Домик Мэри“ – о нежной любви белошвейки Мэри и капитана Френсиса Дрейка. Последняя сказка имела еще и документальные источники: капитан Дрейк действительно когда-то купил дом на западном берегу и перевез туда умирающую жену Мэри. Местные жители с уважительной тщательностью следили за сохранностью дома после смерти доброй женщины. Да и вдовец много лет крутился на своем „Пеликане“ где-то рядом, а человек он был вспыльчивый.

На острове всего было три города и семь крупных поселков. Один город основали португальцы, промышлявшие разбоем и торговыми перевозками, другой – норвеги, невесть как забредшие в эти края в таком количестве. Третий город образовался на месте рынка у пролива, который мог бы перепрыгнуть десятилетний ребенок. Смешение темпераментных португальцев и основательных норвегов произошло во времена бесконечных морских баталий между Британской и Испанской коронами, в которых те пытались установить свое владычество над миром. Жители островов Крылья Ангела стабильно раз в год отбивали нападение очередного оккупанта, для чего приходилось действовать смешанными отрядами, заманивая вражеские корабли в бесконечные «перья» – бухты острова – и засыпая их с острых скал горящими стрелами и факелами. Уцелевших моряков добивали, если они продолжали проявлять агрессию, либо они оставались на островах по доброй воле, утомившись от бесконечных блужданий по морям в поисках противника. Таким образом, за четыре столетия сформировалась совершенно уникальная этническая группа, ввиду малочисленности не получившая толкового описания в трудах современных этнографов. Но все туристы, когда-либо посетившие острова Крылья Ангела, характеризовали местных жителей как людей вполне доброжелательных, исключительно трудолюбивых и поразительно мужественных. Также отмечались веселый характер, врожденные авантюризм и любознательность.