Александра Сашнева - Танго с ветром

Блеск Сониных глаз щекочет спящего демона и волнует плоть Джонни. Темное тело демона начинает звучать внутри тяжелыми багровыми нотами. И Джонни не знает уже, чего он хочет больше — накормить демона или удержать его на цепи.

Чтобы вернуться в реал, Джонни идет на кухню и включает телевизор. Идет криминальный сериал: маньяк разматывает полиэтиленовый рулон и затягивает пленкой стены. Шелест пленки завораживает слух Джонни.

Джонни зажигает газ, ставит на огонь сковородку, наливает масла, открывает холодильник, достает три яйца. Потом он берет огромный нож и разбивает яйца. Они с шипением расплескиваются по сковородке.

Звук полиэтилена на экране, блеск ножа и разыгравшиеся фантазии заставляют Джонни замереть. Он забывается. Только запах подгорающего яйца возвращает его в реал.

Джонни выключает газ.

Маньяк на экране заклеивает скотчем рот жертвы.

Утро. Недалеко от пыльного промышленного района на небольшой кривой улочке возле маленькой одноэтажной халупы останавливается машина. Из нее выходит пассажир — это Джонни, — и машина уезжает. На другой стороне дороги стоит дородная женщина. Она щурится на солнце. На лбу и щеках блестит пот.

Джонни подходит ближе и вежливо улыбается.

— Здравствуйте. Я звонил вам. Насчет аренды.

Женщина окидывает его взглядом снизу вверх и обратно и открывает калитку.

— Ну, здравствуй! Идем!

Они идут по тропинке в покосившийся домик. Женщина сообщает:

— Тут у нас бабушка жила, но умерла месяц назад.

— Нормально. Я не боюсь призраков, — спокойно говорит Джонни.

Они входят в дом.

Две комнаты, заставленные ветхой мебелью. Джонни осматривается. Он ходит молча, трогает вещи, переставляет стулья. Ожидание становится утомительным. Молчание напряженным.

— Ну что? Снимаешь? Или как? — женщина пытается поторопить возможного арендатора.

— А можно этот хлам весь выбросить? — спрашивает Джонни, пиная покосившийся стул ногой.

— Ой! Да только спасибо скажу! — восклицает женщина.

Утро. Ветерок шевелит осоку, солнце в дымке, и волна довольно высока. Постояльцы Петровны всем составом лежат на песке. Шум волн убаюкивает и утешает, как колыбельная матери. Такой приятный равномерный шум моря.

Внезапно эта идиллия нарушается сигналом смс. Рита поднимает голову, и на ее лице заранее появляется тревога. Пробежав сообщение глазами, она лихорадочно лезет в сумку. Ее тонкие пальцы громко щелкают пластиком. Соня смотрит, как дергается горло Риты, когда она запивает три таблетки сразу.

Игорян поднимает голову.

— Опять таблетки ешь? Печень испортишь себе так!

Только Наталья безучастна.

— Она не едет, — объявляет Рита. — Она остается в городе.

Все молчат. Рита вскакивает и, заплетаясь ногами, пытается бежать к воде.

И все смотрят, как Рита ныряет в волну и неторопливым брасом начинает удаляться в сторону Турции.

Соня смотрит на Риту и думает: «Иногда люди сами устраивают себе полный армагеддон, чтобы начать делать какие-то простые действия. Например, глотать таблетки вместо того, чтобы что-то решать. Потому что проблема не в том, что человек не хочет решить, а в том, что он загипнотизирован множеством переменных, и особенно сложно, когда в уравнении присутствуют мнимые переменные, которые противоречат истинному значению тех переменных, величину которых нужно определить. Тогда мозг взрывается, и человек начинает биться о стену головой, чтобы вытряхнуть лишние переменные и свести решение уравнения к простому действию. К любому простому действию».

Игорян встает на ноги.

— Посмотри-ка! Далеко уже заплыла красотка наша. Не топиться ли вздумала? Да еще после таблеток? — сложив руки рупором, он кричит: — Рита! Возвращайся! Рита!

Теперь и Наталья приходит в движение, но пока молча. Бывают моменты, когда все человекообразные объединяются в резонансе. Это моменты, когда решается вопрос бытия или небытия племени. Как бы там ни было, мы не имеем смысла, если нас не видят и не слышат подобные нам. Отражаясь в них, мы узнаем, что существуем. Кому нужны наши слова, если их никто не услышит? Племя — это и есть тот Бог, которому мы приносим в жертву наши тела, чтобы было кому услышать наши стихи. Но нам нужны тела, которые смогут слышать наши стихи. В этом смысл. И тут племя становится единодушным. И только изгой, преступник, исчадие сатаны в этот момент способен спасать себя в ущерб племени. Потому жечь стихи — все равно что убивать младенцев.