Николай Сафонов - Старый дом

Устроившись поудобнее на стуле, он нетерпеливо спрашивает:

— Ну, рассказывайте. Говорят, вы хотите потрясти народный суд? Забавно, забавно, молодой человек, — и он потирает руки. Это его излюбленная привычка.

Я не решаюсь заговорить. Валентин Антонович выручает меня:

— Вы что-то хотите спросить? Смелей, смелей, а то с вашим смущением в суде делать нечего. Только, чур, рассказывайте без адвокатских штучек. Все «за» и «против», а лучше, если дадите прочитать обвинительное заключение. Я доверяю больше своим глазам.

Протягиваю ему досье. Водрузив на нос очки, Валентин Антонович углубляется в чтение. По ходу чтения он что-то отчеркивает красным карандашом. Глаза привычно прощупывают листы дела.

— Ваш клиент — настоящий хулиган, — ошарашивает он меня. — Бегал по цеху и не признает себя виновным. Тяжко в суде придется.

— Но не из хулиганских же побуждений он это делал?

— Позвольте, как же так? Главное — факты, а здесь они против вашего подзащитного.

— В обвинительном заключении не все точно. Было уже судебное заседание, и наше ходатайство о вызове дополнительных свидетелей удовлетворили.

— Если дело обстоит так, то задача усложняется. Снова нужно восстановить статус кво, то есть все поставить на ноги. А для этого необходимы, как выражается теперь молодежь, «железные доказательства», хотя известно еще с Римского права, что никаких «железных» доказательств в юриспруденции нет, а есть прямые или косвенные. У вас же, насколько я понимаю, пока нет ни тех, ни других. Или, быть может, вы, как и я, главные козыри бережете до конца и выкладываете их только на суде в самый решительный момент? Верное средство. Так вы имеете что-нибудь за пазухой? Вижу по глазам, что прячете что-то…

Я улыбаюсь и рассказываю Валентину Антоновичу о рабочих, о подельщиках.

— Да, это несколько меняет картину, но я полагаю, что предрешать восстановление истины еще рано. Неизвестно, что свидетели покажут на суде. За сорок лет работы адвокатом я видел всякое. Так что я, как тот скряга, который считает, что пока деньги не у него в кармане, это еще не деньги. Пока показания рабочих не записаны в протоколе судебного заседания, я бы вам посоветовал, — он остановился на мгновение, словно подбирая слова, а затем продолжил: — Поменьше задавать вопросов свидетелям-дружинникам, а лучше — вообще не задавать. Я придерживаюсь такого правила: один глупый вопрос может свести на нет всю работу. Вот так-то, молодой человек, — и он снова углубляется в газету.

Благодарю за совет и направляюсь к своему столу в углу комнаты. То и дело из приемной к адвокатам приходят клиенты, шуршит газетами Валентин Антонович, а я продолжаю думать о деле Вражина, но сосредоточиться мешает разговор, который два адвоката ведут между собой. «А ваш покорный слуга сегодня выиграл дело в Верховном суде». — «Везет же людям, весь в делах, а здесь в октябре опять не выработала минимума. Шеф снимает стружку». — «Можно было бы парня не сажать, жена больная с двумя детьми осталась». — «Хулиган хулигану — рознь». — «Вы же юрист, батенька, а не коновал. И кому, как не вам, уважать право, то бишь закон. Правовой нигилизм ни к чему хорошему никогда еще не приводил. Это не значит, конечно, что одним правом можно покончить с хулиганством. Воспитать народ надо, чтобы каждый борьбу с хулиганством воспринял как свое, кровное дело…»

Шум волнами то уходит в глубь комнаты, то вновь возвращается ко мне. Постепенно все затихает. Не замечаю, как расходятся адвокаты, в комнате появляется уборщица и начинает протирать столы. Потянулся, выключил настольную лампу. За окном мелькают люди, машины. Захотелось скорей на воздух. В дверях приемной нерешительно топчется какая-то старушка.

— Вы кого ждете, мамаша?

— Защитника.

— Так все уже ушли. А что у вас за такое срочное дело? Может, я чем-нибудь помогу.

— Издалека я приехала.

Старушка недоверчиво смотрит на меня — уж больно молоденький, читаю у нее в глазах, — а затем нерешительно идет за мной.

— Садитесь, рассказывайте.

…На дворе стояла зима. Холодный ветер швырял в лицо снег. В такую погоду, говорят в народе, хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Но и те редкие прохожие, которые очутились в эту пору на улице, обратили внимание на женщину в полушубке и пуховом платке. В руках она несла сверток, закутанный в старое пальто. На вороте полушубка, на пуховом платке от дыхания серебрился иней.