Новая жизнь; другая жизнь. Я волновалась больше, чем когда шла в нулевой класс. Лежа на ковре опавших листьев, пьянея от пламенеющих оттенков виноградника, я повторяла эти строгие слова: лиценциат, агреже. И разом все барьеры, все стены падали. Я шла под высоким небом сквозь подлинный мир. Будущее переставало быть только надеждой: я почти касалась его. Еще четыре-пять лет учебы, и я смогу своими руками строить собственную жизнь. Это будет прекрасная история, которая, по мере того как я буду ее себе рассказывать, будет превращаться в реальность.
Я ознаменовала начало новой жизни, поднявшись по ступенькам библиотеки Сент-Женевьев. Там отныне я усаживалась в читальном зале для женщин, за большим столом, покрытым, как в школе Дезир, черным молескином, и погружалась в «Человеческую комедию» или «Мемуары благородного человека» {133} 133 «Мемуары благородного человека» — полное название «Мемуары и похождения благородного человека» (1728–1731) — восьмитомный роман аббата Антуана-Франсуа Прево (1697–1763), полный сентиментальных и романтических приключений; последний том содержит «Историю шевалье де Грийё и Манон Леско».
. Напротив меня, под сенью широкополой шляпы, украшенной птицами, восседала незамужняя особа зрелого возраста, которая листала старые подшивки «Журналь офисьель»; она что-то бормотала себе под нос и смеялась. В то время вход в библиотеку был свободный, и в залах собиралось немало сумасшедших и бездомных; они разговаривали сами с собой, напевали, грызли корки; один из них, с бумажной треуголкой на голове, бродил все время взад-вперед. Я чувствовала себя бесконечно далеко от школьных классов: наконец-то я вступила в настоящий человеческий мир. «Свершилось! Я студентка!» — радостно повторяла я. На мне было клетчатое платье, у которого я сама подшила подол; оно было новое и скроено по моей фигуре. Я куда-то ходила, что-то делала, рылась в каталогах и думала, что очень симпатично в нем выгляжу.
В тот год у нас в программе были Лукреций, Ювенал, «Гепгамерон» {134} 134 «Гептамерон» — название сборника из 72 рассказов Маргариты Ангулемской (1492–1549), сестры Франциска I, герцогини Алансонской в первом замужестве и королевы Наваррской во втором.
, Дидро; если бы в определенных вопросах я осталась столь несведущей, как того желали родители, мне пришлось бы пережить шок. Неожиданно родители спохватились. Однажды, когда я занималась в папином кабинете, ко мне вошла мать и села напротив; она замялась, покраснела и произнесла: «Есть некоторые вещи, которые тебе следует знать». Я тоже покраснела и быстро ответила: «Я их знаю». Мать не стала выяснять источник моей осведомленности; к нашему взаимному облегчению разговор на том и кончился. Несколько дней спустя она позвала меня к себе в комнату и, преодолевая неловкость, спросила, «как у меня обстоит дело с религией». Сердце мое заколотилось: «В общем-то, — сказала я, — с некоторых пор я не верую». Мать изменилась в лице. «Бедная моя девочка!» — проговорила она. Она встала и закрыла дверь, чтобы сестра не слышала продолжения; с мольбой в голосе мама попыталась привести какие-то доказательства существования Бога, потом бессильно развела руками и остановилась, едва не плача. Я сожалела, что причинила ей боль, но почувствовала большое облегчение: наконец-то я смогу жить с открытым лицом.
Как-то вечером, выходя из автобуса 8, я увидела около дома машину Жака: за несколько месяцев до этого он купил себе небольшое авто. Я стремглав взлетела по ступенькам. Теперь Жак реже заходил к нам; мои родители не могли смириться с его литературными вкусами, а ему, наверно, надоела их язвительность. Отец был убежден, что монополия на талант принадлежит кумирам его юности и мода на современных и иностранных авторов — чистой воды снобизм. Альфонса Доде он ставил бесконечно выше Диккенса; когда при нем говорили о русском романе, он лишь пожимал плечами. Один студент Консерватории, репетировавший с отцом пьесу М. Жанно «Назад к земле», воскликнул однажды в безудержном порыве: «Да перед Ибсеном надо склониться до земли!» Отец в ответ расхохотался: «А я вот не склоняюсь!» Любые нефранцузские произведения литературы — английские ли, славянские или скандинавские — казались отцу невыносимо скучными, сумбурными и ребячливыми. Что до писателей и художников авангарда, то они «цинично спекулировали на человеческой глупости». Отцу нравилась непринужденность некоторых молодых актеров: Габи Морле {135} 135 Морле Габи (Бланш Франсуаза Фюмоло, ум. в 1964 г.) — французская актриса театра и кино.
, Френе {136} 136 Френе Пьер (Пьер Лоденбак, 1897–1975) — французский актер театра, кино и телевидения, а также режиссер-постановщик. Начинал в «Комеди Франсез», затем играл у Саши Гитри и в Театре на Бульварах.
, Бланшара {137} 137 Бланшар Пьер (1892–1963) — французский актер театра и кино.
, Шарля Буайе {138} 138 Буайе Шарль (1897–1978) — французский театральный актер, игравший в пьесах Бернстена. В 1940 г. принял американское гражданство и стал самый популярным французским актером Голливуда.
. Зато эксперименты Копо {139} 139 Коно Жак (1879–1949) — французский актер, режиссер, театральный деятель, создатель нового направления в театральном искусстве, организатор авангардистского театра «Вьё Коломбье» (вместе с Дюлленом и Жуве). Оказал большое влияние на европейский театр в целом.
, Дюллена {140} 140 Дюллей Шарль (1885–1949) — французский актер, режиссер, создатель собственной школы и театра. Оказал влияние на несколько поколений французских актеров и режиссеров.
и Жуве {141} 141 Жуве Луи (1887–1951) — французский актер, начинавший карьеру во «Вьё Коломбье», директор театра «Коме-ди де Шанз-Элизе, друг Дюллена и Питоева, проводник новых тенденций.
он считал несерьезными, а «всяких там полукровок, вроде Питоева {142} 142 Питоев Жорж (1884–1939) — французский актер русского происхождения, декоратор и переводчик, режиссер и руководитель театра. В 1919 г. создал собственную труппу в Париже. Один из вдохновителей Картеля Четырех (театральной ассоциации, объединившей Бати, Дюллена, Жуве и Питоева в противовес традиционным театрам с устаревшими эстетикой и традициями). Его жена Людмила Питое ва (1896–1951) — одна из ведущих актрис в его спектаклях.
», вообще терпеть не мог. Тех, кто не разделял его точку зрения, отец называл «скверными французами». Но Жак ловко уклонялся от дискуссий; оставаясь галантным и словоохотливым, он перебрасывался шутками с отцом, шутливо-церемонно ухаживал за матерью и прилагал все усилия, чтобы ничего не сказать. Я сожалела об этом, потому что когда по случайности он вдруг раскрывался, то вызывал у меня живейший интерес; он уже не казался мне претенциозным; о мире, людях, живописи, литературе он знал несравнимо больше, чем я, и мне хотелось, чтобы он поделился опытом и знаниями. В тот вечер он, как всегда, принял тон взрослого кузена, но в его голосе и улыбке было столько тепла и ласки, что я почувствовала себя счастливой просто оттого, что вижу его. Когда вечером я легла в постель, на глаза у меня навернулись слезы. «Я плачу, значит, я люблю его», — подумала я блаженно. Мне было семнадцать: самый подходящий возраст.
Читать дальше