Александр Аннин - Бабушка

Шутка заключалась в том, что эти двое поддатых, ехавшие на мотоцикле с коляской, завидели впереди себя дядю Мишу на велосипеде, да и решили созоровать — подшибить его под зад коляской, свалить на обочину. «Ну, не рассчитали, что нам теперь, в тюрьму садиться за это?» — искренне недоумевали убийцы.

Удар коляски был такой силы, что у дяди Миши оторвало ногу по пояс, он умер на месте. И, как во времена моего детства, была заключена мировая — убийцы оплачивали похороны и поминки дяди Миши. Тетя Марина вздыхала: мол, все равно не вернуть Мишаню, какой мне прок с того, что те двое сядут? А тут, все-таки, люди хоть как-то загладят свою вину, оплатят мои расходы…

И не дала посадить убийц мужа, выхлопотала им прощение, пошла на уступку. А в милиции — и рады стараться дело замять, чтоб статистику хоть чуток соблюсти.

Тетя Марина гнала от себя горе активной общественной деятельностью: стала председателем уличного комитета, грозой городских чиновников и депутатов. Добивалась асфальтирования тротуара, еще чего-то…

Потом до нее дошло. Дошло то, что все ее радости и надежды, всё ее женское счастье унес с собой в могилу веселый, неунывающий красавец дядя Миша. И жизнь ее кончилась вместе с его жизнью, а началось жалкое «царапание», то, что в Егорьевске называли: «День прошел, и слава Богу».

И тетя Марина однажды не проснулась: умерла от нескончаемого запоя. С ней рядом оставался до последнего только младший сын, неженатый Ленька. А Пашка, многодетный счастливый отец, жил со своей семьей в полученной ими квартире в микрорайоне.

В день отпевания и похорон тети Марины Ленька был трезвый, в костюме и галстуке, он даже не выпил «за помин души». И Пашка успокоился насчет него, ушел с поминок домой, оставил брата одного…

— Кабы я знал, Саня, кабы знал! — плакал Пашка, сидючи со мною во время моего приезда в Егорьевск. — Нельзя было его одного оставлять, да ведь я весь дом обыскал, не нашел самогона того проклятого, который мамка стала перед смертью гнать и который добил ее. А самогон-то, оказывается, в подполе был!

На следующий день какая-то смутная тревога заставила Пашку прийти в родительский дом на Карла Маркса. Ленька был мертв: опился до смерти самогоном вслед за тетей Мариной. Добрый отец Виктор разрешил отпевать его, как накануне позволил отпевать тетю Марину.

А не положено отпевать-то, если совсем пьяным человек умер.

Умер от самогона и дядя Витя, муж тети Раи. Она «жалилась» мне перед его смертью, тоже в самом конце восьмидесятых:

— Витька мой совсем слабый стал, с постели в сенях не встает, я ему самогонку ставлю на пол, он не ест нищег о , только пьет и в сон заваливается. Помрет скоро мой Витька.

— А может, не давать ему самогона, сварить бульончику из вашей курочки? А? — робко предположил я тогда.

— Как же не давать, Санька? — таращила глаза тетя Рая. — Он ить просит, холера такая! Грит, еслиф я помру без выпивки, то грех на тебе будет, Рая! А я, Санька, не хочу в аду на сковородке жариса! А так — пущай сам решает.

Я пошел к ним, простился с дядей Витей — при первом взгляде видно было, что он нежилец, и никакие бульончики да супчики ему уже не помогут. Отказали у дяди Вити все внутренности, и жизни его оставалось на самом донышке.

— А, Саня, — слабым голосом приветствовал меня дядя Витя, хотел помахать мне рукой, но не смог. — Самогонку будешь? Нет? Ну, хоть посиди со мной напоследок, помру ведь я завтра.

И помер на следующий день.

Тетя Рая после этого зачастила в церковь, стала соблюдать посты. Я еще несколько раз заходил к ней, когда навещал бабушку. Только теперь не отказывался я от стаканчика отборного первача, ибо уже не пронизывал меня своим потусторонним, загробным взором умирающий дядя Витя.

— Помните, тетя Рая, как вас тут все куркулихой обзывали?

— Помню, Санька, — смеялась тетя Рая заразительно. — И твоя бабка Олька пуще всех. А теперя я бизнесменом заделалась.

Я не стал объяснять тете Рае, что она не бизнесмен, а бизнес вумен, похвалил ее хозяйство — опять нутрии, как в былые времена, кролики, куры…

— А помните вашего поросенка, тетя Рая? Ну, когда я еще совсем маленький был, в детский сад ходил?

— Помню, как забыть-то… Попил мне крови тот поросенок, из дому боялась выходить. Думаете, мне сладко было на душе, когда у вас крысы от моего порося пошли? Я же причащ-чалась все-таки, в церкву ходила, хоть и не так часто, как теперь. Не больно-то радостно куркулихой прослыть, от которой люди страдают.