Алесь Адамович - Каратели [litres]

Она. Значит, они вместо икон здесь?

Он. Не вешать же мне свои портреты! Ни у кого нет такой коллекции, правда ведь? Песочные, механические, электронные, радиоактивные… А эти знаешь какие? Расщепляют время: секунду растягивают на многие годы. Об их существовании человек догадывается, но смотрит на них обычно лишь в самые последние свои мгновения, перед концом. Потому что и дальше жить в полусне, как вы живете, уже некогда.

Она. Одного только петуха здесь нет. Меня в детстве, в моей деревне петух будил. В окно заглядывал – одним, другим глазом, сердито так, такой желтый.

Он. Ему здесь было бы одиноко, живому.

Она. Ты об этом снова… Будто Ты можешь умереть на самом деле!

Он. Это не я говорю. Помнишь, как радовался твой студент: «Боги умерли! вперед, высшие люди, гипербореи! Умерли боги – пришло время сверхчеловека!» [7] Эти слова принадлежат Фридриху Ницше.

Она. Ты тоже считаешь, что я повинна в его безумии. Я столько раз об этом читала… Вернее, мне читали: не пропустят, покажут! Не слишком ли много на мои слабые плечи?

Он. Ты подошла, ты погладила его по щеке, а он убежал, а потом все-таки вернулся… Так и было на самом деле?

Она. Да, вернулся, отыскал меня. Я его предупредила о своей болезни. Потому что увидела: он меня любит. Представляешь – меня!

Он. Значит, он был ужасно одинок, ужасно! Есть у меня знакомый, он пишет…

Она (не слушая). Значит, все-таки я, во всем одна я повинна! В безумии его, а значит – и всех.

Он. Я этого не говорил, женщина. Есть у меня знакомые и среди историков. Приходилось слушать их громкие споры. Так вот, твой бедняга студент лишь помог болезни определиться. Он лишь выразил красиво – и может, это главный грех его! – совратительно красиво прояснил то, что происходит в мире. И тем самым повесил вину времени себе на шею… (Хорошо умеют иногда написать мои знакомые.) Ничего не скажешь, словом владел и он, твой огнепоклонник, антихристианин: «Отвратить свой взор от себя захотел Творец и создал мир…» Да, имел буквы, как он выражался, «чтобы и слепые их видели». Слепых оказалось больше, чем он даже мог рассчитывать, когда звал действовать ножом. Во имя «новой любви» к человеку. Тщеславное зеркало – вот кто твой велеречивец! «Смотрите, люди, как я вас беспощадно отражаю! А для этого – смотрите на меня». На меня! – в этом вся штука. «Знать вас не желаю, презираю вас, ничтожества, смотрите, смотрите, как я вас знать не хочу! Сюда, на меня, в меня смотритесь!» Густо же вас на этом замесили – на злом, не добром тщеславии. Унизить – чтобы возвыситься!

Она. А мне он показался таким добрым и сострадательным – похожим на женщину. Глаза, как у больного ребенка. Я у него первая была, я сразу поняла.

Он. Первая женщина – и сразу сифилис! Можно обидеться, рассердиться на целый мир.

Она. Я даже денег не взяла. Зачем он не ушел, вернулся, Господи, я же предупреждала его?

Он. Свое хотение поставил превыше всего. Это с вами бывает. Нет, я в высоком, в бытийном смысле!..

Она. А потом, на фотографиях, он стал носить эти противные солдатские усы. Такие были у солдат, что поймали меня на отцовском лугу и затащили в лес. Они все лошадьми воняли. Вот они и заразили.

Он. Они – тебя, ты – его.

Она. А он – всех?

Он. Мы с тобой уже говорили: не так все просто. Вот у меня физик есть знакомый, так он предлагал такую модель…

Она (не слушая, о своем). Если моя вина, так не с меня же началось. А кто-то и тех солдат…

Он. «В начале было Слово, и Слово было Бог…» Так, кажется, у Иоанна? Но Сына зову в свидетели: не того я хотел! Я вообще ничего не планировал, не задумывал. Твой студент угадал: я не из глины создал вас – из вдохновения! Вы удались мне в особенно счастливый миг. Такого не бывало до , не повторялось после. Может быть, и впрямь: стало одиноко и захотелось иметь равного себе. Вот вы все в небо всматриваетесь, по-вашему, Космос. С первого дня своего. Даже подпрыгиваете от нетерпения. Как дети: все хотите убедиться, что вы не одни, не одиноки. И вас очень обидела бы догадка, что вы могли и не возникнуть. Даже моего хотения или нехотения было недостаточно. Нужна была та минута, озарение.

Она. Кажется, ты жалеешь уже о своей щедрости, удаче, Господи? Да, мы жестокие и неблагодарные дети. Но ты же мог и подрисовать свое творение, подправить.

Он. Исправлять, улучшать вдохновение? Доделывать, переделывать. «С холодным носом» – как любит выражаться один мой знакомый режиссер! Которому никак не удается осуществить свое вдохновение. Потому что другим заранее известен результат. У меня комитета по делам вдохновения не имеется. Ну, а если серьезно, так ведь я отдал вам все: и тот инструмент, которым вас сотворил, – Природу. Продолжайте, заканчивайте. И самих себя – тоже. И вы черт знает что смогли, сумели – нельзя не поражаться! Планету, которая вам была дана на вырост, сделали маленькой. Хотя начинали, как муравьи. Физик, тот самый, как-то вывел – специально для меня! – формулу исторической энергии, разрушительно возрастающей… Тут уж впору действительно вмешаться, «из Космоса» посылать сигналы: холодно, холодно… тепло, тепло!.. жарко! А какими я вас видел вначале, как жалко вас было порой, когда человек уступал всякому, у кого клыки и когти. Подальше от саблезубых и поближе к смирным, как коровы, динозаврам! (Впрочем, эти прошли по земле раньше.) Скромно пользовались тем, что уже завоняло и не привлекает никого. Вас было так мало в большом, в огромном мире, что себе подобных убивать – на это разума еще не хватало.