Алесь Адамович - Каратели [litres]

А из-за узких дверей с огненной цифрой доносилось одно и то же, одно и то же слово: «Проклят! Проклят! Проклят!»

Вот тут он в последний раз открыл глаза, и все, кто имел право приехать на «ближнюю дачу», присутствовать при его кончине, запомнили этот миг: вдруг окинувший их всех дикий, лютый взгляд.

Навалились все, не вздохнуть, добрались, подлецы, – он это, мингрел проклятый, везде он! Глаза-присоски, губы-присоски ищут жадно, знакомо сладострастно ловят добычу: его, его это гнилостное дыхание, знакомое до тошноты, припал ко рту мокрыми от шашлыка и вина широкими губами, сосут, сосут, высасывают из надорванных легких последний воздух.

Из последних сил увернувшись, как от кляпа, от чужого рта, коротко захватил глоток воздуха, прохрипел:

– Обрадовались! Ненавижу, педерасты! Ненавижу вашего Сталина!

Прокричал на весь мир – неслышно.

«Любовь побеждает смерть» – не было случайной фразой, а, как и все у него, – выражением непроизвольного, как дыхание, лицемерия. Любить, чтобы не умереть, что ж, это распространялось и на него. Жил, пока мог если не любить, то хотя бы жалеть, хотя бы кого-то, хотя бы самого себя. Себя любил, а точнее, свою власть, когда побеждал врагов, и, чтобы жить, должен был обязательно кого-то побеждать, не важно кого, а валено, чтобы их, побежденных, было все больше и больше. Сегодня больше, чем вчера, а завтра – больше, чем сегодня. Когда все неправда: биография революционера, первого из первых, царистские сны, родословная, улыбка, дружба, объятия, обещания, клятвы, слова, идеи, – остается только убивать. (Право убить любого, кого наметил, – вот что такое власть, ничто другое еще не власть.) А поскольку от этого неправды становилось только больше, убивать приходилось все новых и новых. И все больше. Любить себя такого даже ему становилось все труднее и труднее, а значит, и жить…

У него еще была атомная бомба (единственный раз, когда он оценил этих нытиков-интеллигентов, ученых и подарил им дачи с полной меблировкой в лесу под Жуковкой), бомба могла многократно увеличить число побежденных, а значит, продлить ему жизнь. (На врачей он уже не полагался.) Но, к счастью, он был трус – это спасло. На этот раз – спасло.

Йим Сот Роннчит, 16 лет, рассказал, что после прихода к власти режима Пол Пота его вместе с другими жителями Сиемреапа направили на принудительные работы. Однажды его семью привели в одно место, где уже находилось 12 человек, среди них один мужчина, один старик, а остальные женщины и дети. «Я увидел много трупов, среди них тело моего отца. Солдаты направили на нас ружья и сказали: «Вы будете убиты». После этого приказали сесть на землю, а затем солдаты начали избивать нас палками и мотыгами. Они забили пятерых или шестерых, прежде чем добрались до меня. Они били меня по шее и по спине. Я потерял сознание, и они, видимо, решили, что я умер».

«В начале 1978 года, – рассказывает кампучийский беженец Сан Канди, – тридцать семей были расстреляны за деревней. Я видел ров 15 на 2 метра, где их трупы мокли вперемежку с травой, применяющейся как удобрение, и коровьим навозом. Этой смесью потом поливали поля».

Из рассказа тринадцатилетнего полпотовца:

– Да, я убил триста человек. Сам считал. Грамотный. В школе учился…

– А как же ты, такой маленький, стал солдатом?

– В село пришли солдаты. Они пошли по домам, выгоняли и избивали людей, отправляли их в коммуны. Меня заметил один командир. Спросил, есть ли у меня оружие, хочу ли я стрелять. А потом взял меня в солдаты, хотя родители мои были против. Вечером у этого офицера была пьянка. На нее они позвали и меня, дали водку и какое-то мясо. Пей и ешь, приказали. Потом сказали, что это мясо – печень наших врагов, что его надо есть много. После этого он приказал вывести десять человек, дал мне автомат и приказал их расстрелять. Я убил их всех. Так все началось. Он возил меня с собой по селам. Сам отсчитывал жертвы. Среди них я выбирал поупитанней, вырезал у них печень, жарил на костре и ел. А печень – она дает много ненависти против наших врагов.

– А как ты теперь спишь? Тебе не снятся какие-нибудь кошмары?

– Нет, ничего не снится. Я хорошо сплю. Днем иногда думаю, что и со мной могут поступить так же, как я делал. Но новая власть добрая…