Сергей Довлатов - Русские цветы зла

На улице я сделал движение к винному магазину. — Взять что-нибудь?

— Ну возьми конины, что ли? — небрежно проговорил он.

…«конины»? Это значит — коньяка?.. Да — круто начинается это дело, но хорошо, что хоть как-то начинается!

От моей выбитой двери он почему-то пришел в полное восхищение.

— Вот так вот, Ирина Евгеньевна, настоящие люди живут! — поучающе обратился он к подруге. — Не то что вы, нынешние жлобы, понаставили дверей!

Она презрительно дернула плечом… Черт! — вряд ли после этого она особенно будет меня любить, а от женщин на практике зависит довольно много.

Фил вошел в мою пустую, слегка ободранную квартиру (давно я собирался сделать ремонт!): и то ли изумленно, то ли восхищенно покачал головой.

— Вот так вот! — снова обратился он к Ирише. — Никаких тебе стенок-гарнитуров, ковров и прочей лабуды! У людей все дела здесь! — он шлепнул себя по бледному покатому лбу.

— Мне как раз не очень нравится моя квартира, — слегка смущенный таким успехом, проговорил я. — Она такая не специально у меня. А дверь вообще только сегодня, наверное, выбита или вчера…

— Ясно? — он снова строго обратился к ней. — Человек даже не знает, сколько дней без двери живет! — Для него я был дорогим воспоминанием о давних, святых временах бескорыстной дружбы. В глазах Ирины я явно становился все большим идиотом, но в оценке Фила все поднимался, — во всяком случае, на время отдыха.

Он взялся за ручку ванной, но я с испугом удержал его:

— Постой… там, понимаешь… раковина разбита!

Дело в том, что мне на день рождения один приятель подарил пузырек английского одеколона, и это проклятое орудие империализма, выскользнув у меня из рук, стукнулось о раковину. С ужасом я зажмурился… услышал треск… все, накрылся подарочек! Когда я наконец решился разожмуриться, изумлению моему не было предела — пузырек лежал целый и невредимый, раковина же была расколота на крупные куски!

Я рассказал это Филу — он посмотрел на меня со снисходительной усмешкой:

— Ну ладно — ты лучше историю эту в какой-нибудь рассказ свой вставь, а мне мозги не пудри — я все же инженер!

Я давно уже замечал, что люди, сами живущие по фантастическим законам, от искусства требуют строгости и поучительности — так же и мой друг.

— Ну хорошо! — я вытащил на середину комнаты мой «журнальный столик» старый, испорченный приемник, расставил рюмочки.

— Ну, у тебя кайф, — усмехнулся Фил. — Как в монгольской юрте.

— Ну прям уж! — непонятно обидевшись, сказала Ирина, словно она всю жизнь провела в монгольской юрте и знает ее.

— К ним входишь, — не реагируя на ее реплику, продолжил Фил, — на стенах юрты полки, и на каждой стоит наш старый ламповый приемник «Рекорд»! Батарейки кончаются — монгол едет в улус, везет новый приемник!

Он явно предпочитал, чтобы истории звучали его, а не чьи-то другие.

— Ну прям уж! — проговорила Ирина. — На кухню, — приказал ей Фил. Ирина, взмахнув хвостом, ушла, куда ее послали. — А когда ж ты… в Монголии был? пытаясь нащупать основные вехи его бурной жизни, вскользь спросил я.

— Ну как… — спокойно ответил Фил. — Оттрубил, потом в Сибири работал — я же строитель! — а потом в Монголии, прорабом уже.

— Да… неслабо! — восхищенно произнес я. — Так сколько же тебе? — я пригляделся к его выдвинутому вперед, словно обсыпанному мукой, лицу.

— А сколько дадите? — он гордо-шутливо задрал над плечом свой наполеоновский профиль, застыл с дурацкой важностью, как мраморный бюст. Ну… давай! — мы торжественно выпили. — Мне про тебя первая еще Полинка сказала — помнишь Полинку? — мол, есть такой замечательный человек! развоспоминался он.

Полинка! Ну как же можно не помнить Полинку — мою первую, самую отчаянную любовь! — А ты… откуда с ней? — ревниво воскликнул я. — Сахадка! — он пошевелил в воздухе пальцами. — Так мы же с ней до второго курса вместе учились!

— С Полиной? — воскликнул я. Тут я вдруг увидел, что он склонился к моему столику-приемнику и, покряхтывая, снял заднюю картонную стенку.

— Да не надо! — со страстью, совершенно несоответствующей предмету, воскликнул я, — не надо!

Я отодвинул приемник: — Давно уже не работает — Бог с ним!

— Дадно… так и ходи! — сурово произнес Фил свою любимую, видно, присказку, властно отстранил меня, засунул свою маленькую белую ручку внутрь, по очереди покачал лампы в гнездах, потом воткнул вилку в сеть, нажал клавишу… сочный, ритмичный джаз потряс мою душу, и стекла, и стены!