Виктория Токарева - Этот лучший из миров

Японцы молчали, закрыв глаза. Орали европейцы. Но, как выяснилось, напрасно орали. Командир корабля резко снизил высоту, опустил машину в другой воздушный коридор, вырвался из объятий Оскара. И благополучно сел. И вытер пот. И возможно, хлебнул коньяку.

Ему аплодировали японцы, и американцы, и африканцы. Белые, желтые и черные. А он в своей кабине слушал аплодисменты и не мог подняться на ватные ноги.

Оскар кружил над городом, сдирал с домов крыши и выдергивал из земли деревья.

Самолет не мог подкатить к вокзалу. Все стали спускаться по трапу на летное поле. Внизу стояла цепочка спасателей в оранжевых жилетах. Они передавали людей от одного к другому. Оскар пытался разметать людей по полю, но спасатели стояли плотно – через один метр. Один кинул меня в руки второго, как мяч в волейболе, другой – в руки третьего. И так – до здания аэропорта.

Наконец меня втолкнули в здание. Все – позади. Я засмеялась, но на глаза навернулись слезы. Все-таки не очень приятно, когда тебя кидают, как мяч.

Подошел спасатель и спросил меня:

– Вам плохо? Вы очень бледная.

– Нет, мне хорошо, – ответила я.

Мы пошли получать багаж. Анастези сняла с ленты свою объемистую сумку на колесах. Мы ждали мой чемодан, но он не появился.

Мы стояли и ждали. Уже три раза прокрутилась пустая лента. Моего чемодана не было и в помине.

– Стой здесь, – приказала Настя и отправилась выяснять.

Она вернулась через полчаса и сказала, что в связи с ураганом произошли поломки в компьютерах, и мой чемодан, по всей вероятности, отправился в Канаду.

– А что же делать? – испугалась я.

В чемодане лежали мои лучшие вещи. Практически все, что у меня было, находилось в чемодане.

– Скажи спасибо, что пропал только чемодан, – посоветовала Настя.

– Спасибо, – сказала я.

Мы куда-то пошли и стали заполнять какие-то формуляры, давали описание чемодана, цвет и форму. Француженка, которая нами занималась, была похожа на лошадь с длинным трудовым лицом.

Меня по-прежнему подташнивало. Видимо, организм не отошел от потрясения. Я забыла, а организм помнил.

И все-таки можно сказать, что все плохое позади. Впереди – четыре дня в Париже, выступление по телевизору, встречи с журналистами. Анестези должна меня «раскрутить», сделать рекламу. Впереди – Нотр-Дам, Эйфелева башня, луковый суп и прогулки по Галери Лафайет.

Я знала Францию по французским фильмам, песням Ива Монтана и Шарля Азнавура, по перламутровому облику Катрин Денев. Теперь мне предстояло совместить то, что я предполагала, с тем, что было на самом деле.

– А где я буду жить? – вдруг вспомнила я.

– У Мориски.

– Это отель?

– Нет, это имя. Мориска – мой друг.

– А разве мне не полагается отель? – холодно спросила я.

– Полагается. Но издательство экономит, – объяснила Настя.

Я поняла: на эту тему надо было говорить в Москве, договариваться на берегу. А сейчас – дело сделано. Я уже в Париже. Не возвращаться же назад. На это они и рассчитывали. Теперь я буду ночевать у Мориски на диване.

– Сколько ему лет? – спросила я.

– Шестьдесят, – ответила Настя. Подумала и уточнила: – Шестьдесят три.

Зачем пожилому человеку брать в дом незнакомую женщину?

– Он твой любовник? – догадалась я. Анестези не ответила, ее лицо было озабоченным.

– Самолет опоздал на два часа. Я боюсь, он не дождался и ушел.

Мориски нет. Гостиницы нет. Чемодана нет. Париж, называется…

Мы прошли таможенный контроль, вышли в зал ожидания.

Анестези поводила головой, как птица. Лицо ее стало напряженным от подступающих проблем. Куда меня девать? Селить в гостиницу, триста франков за сутки, или тащить к себе домой, в сердце семьи. Из подруги я превращаюсь в нагрузку.

– Вот он! – вдруг увидела Анестези. – Морис! – Она закричала так, будто ее уводили на смертную казнь. – Морис!

И побежала куда-то вправо. Морис – высокий, в длинном плаще и маленькой кепочке – встал ей навстречу. Они обнялись, и я увидела: конечно же, любовники. Или бывшие любовники. Именно поэтому Морис согласился взять меня на четыре дня. Вошел в положение.

Я не рассматривала Мориса, но увидела все и сразу. Самым удачным были рост и одежда. Все остальное никуда не годилось: круглые немигающие глаза, тяжелый нос, скошенный подбородок и пустая кожа под подбородком делали его похожим на индюка. Законченный индюк.

Анестези представила нас друг другу. Я назвала свое имя, он протянул большую теплую сухую руку, совсем не индюшачью.