Каролина Сеттерваль - Давай надеяться на лучшее

Когда мы въезжаем на парковку и я вижу наш большой безобразный дом, возвышающийся над нами, мне вспоминаются соседи, проходившие мимо нас сегодня утром, когда мы сидели во дворе в ожидании «Скорой». Думаю, кто из них уже успел дождаться. Может быть, кто-нибудь из тех, кто нас видел, наблюдал во второй половине дня, как приехал катафалк забирать твое тело. Возможно, кто-то – по случайному совпадению – поднимался в лифте вместе с мужчинами – мне кажется, это были мужчины, – которые выносили твое тело. Я думаю о том, на чем оно лежало, как они его упаковали. Перед глазами рисуются черные мешки для мусора. Там, где кончается черный пластик, из мешка торчат босые ноги. Меня начинает тошнить. Я думаю о твоем росте – поместишься ли ты в лифт в горизонтальном положении. События вчерашнего дня снова прокручиваются в голове, достраиваются, разыгрываются, приправленные моим воображением, как ужасающее театральное действо. Меня трясет от отвращения, однако я сижу неподвижно, не меняя выражения лица. Машина останавливается, моя мачеха начинает отстегивать ремень безопасности Ивана. Разговаривает с ним, пока он просыпается. Он улыбается ей – как всегда, благодушный в ее присутствии.

Я выхожу из машины, и мы все вместе идем к двери подъезда. Мимо скамейки, на которой мы сидели сегодня утром. Мимо почтовых ящиков возле лифта. Я думаю только об одном – только бы мне не встретить никого из соседей, не хочу ничьих взглядов. Пожалуйста, хоть бы нам подняться в квартиру без случайных встреч. Если мы справимся с этим, то справимся и со всем остальным.

Прошло почти полгода с того дня, как я заявила тебе – дескать, ау, к твоему сведению, мы с тобой вместе, ты и я. Я твоя девушка. Ты мой парень. Все об этом знают, пора и тебе понять, как обстоит дело.

Я сказала это полушутя, полусерьезно. Мы находились на лужайке за сценой на фестивале в Даларне. Было так поздно, что вокруг уже опустилась тьма. Часов одиннадцать-двенадцать. Мы были не совсем трезвые. Сидели на траве вместе с друзьями, пили дорогое пиво из пластиковых бутылок, и вдруг ты поднялся, попросил внимания и заявил, что хочешь кое-что сообщить. «Мы вместе, я и Карро», – с важным видом провозгласил ты. Наши друзья вопросительно посмотрели сперва на тебя, потом на меня, потом снова на тебя. Кто-то засмеялся. Кто-то сказал «да» – со знаком вопроса в конце. Да? Расскажи нам то, чего мы не знаем. Ты произнес это снова, словно пробуя слова на вкус – казалось, тебе понравилось их произносить. Ты снова уселся. Поцеловал меня. Назвал своей девушкой. Помолчал, словно что-то обдумывая. И добавил: «Но я всегда буду праздновать Рождество у своих родителей. Просто чтобы ты знала. Чтобы не делать из этого проблему. Я никогда больше не захочу нигде находиться на Рождество. Вот и все».

И вот настал сочельник, и вчера ты, веселый и довольный, уехал к своим родителям. Я расспросила тебя о том, как у вас принято праздновать, – похоже, ваши традиции мало отличаются от того, что принято в других семьях. Разве что за исключением подарков – вы отказались от них с тех пор, как ты, твои братья и сестра выросли. В остальном же все узнаваемо. Вечером накануне сочельника ты печешь шафрановые булочки. Твоя мама наряжает елку, которую твой отец украл, или получил в подарок, или купил – не уверена по поводу деталей – в лесах вокруг вашего дома. Вы запекаете ветчину и поздно вечером пробуете эту ветчину, копченую баранину и пьете рождественское пиво. Ты ложишься спать на диване в гостиной, скорее всего, в окружении кошек. Твой папа засыпает первым. Твоя мама ложится последней – как всегда, она бодрствует часов до трех ночи. Утром сочельника вы едите блины с размороженной малиной нового урожая. В первой половине дня к вам присоединяется твой младший брат. Потом я точно не знаю, что именно происходит – вероятно, вы готовите еду и снова едите. Долго не ложитесь, разговариваете и играете в настольные игры. Потом наступает первый день Рождества. Все то же самое, но приезжает твой старший брат с семьей, друзья твоих родителей и твоя тетушка. На второй день Рождества ты возвращаешься домой. Примерно так, насколько я поняла, все это происходит. И еще я поняла, что Рождество, при всей его банальности, для тебя очень важный праздник.

Сама я уже давно разлюбила Рождество. С тех пор, как мои родители развелись – еще в восьмидесятые годы – и мой папа умер от рака – еще в девяностые, – меня не покидает ощущение, что осталось множество каких-то половинчатых семей, и мне за несколько дней предстоит пройти бесконечную игру по станциям. Один день с мамой и младшим братом. Один день с мамиными родственниками. Еще день с мачехой, младшей сестрой, сводной сестрой и всеми ее детьми. Еще день с папиной родней. И теперь, начиная с этого года, еще один день с твоей семьей. Отдохнуть не удается. Но я не хочу казаться неблагодарной, поэтому изо всех сил пытаюсь демонстрировать радость и энтузиазм. Твой отец встречает меня у автобуса, когда я еду к вам в первый день Рождества. Он в отличном настроении – и в его случае я склонна думать, что радость искренняя.